приятельницей Розы и частенько занимала у нее по два франка, чтобы не подниматься к себе на 
третий этаж, когда будто бы забывала захватить с собой кошелек.
     — Поднимитесь к ней, — добавила кухарка, — вам там удобнее будет поговорить… Они 
хорошие люди и очень любят господина кюре. Поверьте, они много чего натерпелись. Чего 
только не рассказала мне г-жа Олимпия, — прямо сердце разрывается.
     Марта застала Олимпию в слезах. Они слишком добры, и их добротой всегда 
злоупотребляли. И она принялась подробно рассказывать о своих делах в Безансоне, где по 
милости мошенника-компаньона они по уши влезли в долги. Хуже всего то, что кредиторы 
начинают проявлять нетерпение. Она только что получила очень резкое письмо, в котором они 
грозят, что напишут в Плассан мэру и епископу.
     — Я готова все вытерпеть, — рыдая, добавила она, — но я скорей соглашусь умереть, чем 
осрамить брата… Он и так уже сделал для нас слишком много; я не хочу ему ничего говорить, 
потому что он небогат и только понапрасну стал бы мучиться… Боже мой! Что сделать, чтобы 
помешать этому человеку написать сюда? Ведь останется только умереть со стыда, если в 
мэрии или в епархиальном управлении получат такое письмо. Да, я знаю моего брата, он умрет 
от этого.
     У Марты также выступили на глазах слезы. Страшно побледнев, она сжимала руки 
Олимпии. Затем, не дожидаясь никаких просьб, предложила свои сто франков.
     — Это, конечно, мало; но, может быть, это предотвратит опасность? — в мучительной 
тревоге спросила она.
     — Сто франков, сто франков… — повторяла Олимпия. — Нет, нет, они никогда не 
удовольствуются ста франками.
     Марта была в отчаянии. Она клялась, что больше денег у нее нет. И забылась до того, что 
рассказала о церковных чашах. Если бы она их не купила, она могла бы дать целых триста 
франков. У Олимпии загорелись глаза:
     — Триста франков — это как раз та сумма, которую он требует, — сказала она. — Что и 
говорить, вы оказали бы гораздо большую услугу моему брату, если бы не сделали этого 
подарка, который вдобавок останется в церкви. Каких только прекрасных вещей не надарили 
ему безансонские дамы! И несмотря на это, он ничуть не сделался богаче. Не давайте туда 
больше ничего, это просто грабеж. Впредь советуйтесь со мной. Сколько на свете скрытых 
несчастий и бед! Нет, сто франков никак не уладят дела!
     Прохныкав добрых полчаса и убедившись, что у Марты действительно только и есть, что 
эти сто франков, она в конце концов согласилась их взять.
     — Я их сейчас же отправлю, чтобы умиротворить пока что этого человека, — сказала 
она, — но он не надолго оставит нас в покое… А главное, умоляю вас, не говорите об этом 
брату; вы его убьете. И лучше, чтобы муж мой тоже не знал о наших с вами делах; он такой 
самолюбивый, что может наделать глупостей, лишь бы расквитаться с вами. Мы, женщины, 
всегда между собой столкуемся.
     Марту этот заем осчастливил. С этого момента у нее появилась новая забота: устранять от 
аббата Фожа неведомо для него грозившие ему опасности. Она часто поднималась к Трутам, 
проводила там целые часы, выискивая с Олимпией способы удовлетворить кредиторов. Та 
рассказала, что порядочное количество просроченных векселей имеют подпись аббата и что 
произойдет страшнейший скандал, если эти векселя будут пересланы когда-нибудь в Плассан 
для предъявления ко взысканию. Общая цифра долгов, по ее словам, была так велика, что она 
долго отказывалась ее назвать, и тем сильнее плакала, чем больше Марта настаивала. Наконец 
все же назвала ее: двадцать тысяч франков. Марта вся похолодела. Никогда ей не собрать 
двадцати тысяч франков. Неподвижно устремив глаза в пространство, она размышляла, что 
только после смерти мужа она сможет располагать такой суммой.
     — Я говорю, двадцать тысяч в конечном счете, — поспешно добавила Олимпия, 
обеспокоенная мрачным выражением лица Марты, — но было бы очень хорошо, если бы мы 
могли расплатиться в течение десяти лет небольшими взносами. Кредиторы согласятся ждать 
сколько угодно, лишь бы они были уверены, что платежи будут поступать регулярно… Очень 
обидно, что мы не можем найти кого-нибудь, кто бы нам доверился и ссудил нам необходимые 
суммы.
     Такова была обычная тема их разговоров. Нередко Олимпия говорила также об аббате 
Фожа, которого она, по-видимому, обожала. Она рассказывала Марте о нем разные интимные 
подробности: он боялся щекотки, не мог спать на левом боку; на правом боку у него родимое 
пятно, которое в мае краснеет, как настоящая ягода. Марта улыбалась, готовая без устали 
слушать все эти мелочи; она расспрашивала Олимпию о ее детстве, о детстве ее брата. Когда же 
снова поднимался вопрос о деньгах, она сходила с ума от своего бессилия чем-нибудь помочь;