|
Ругонов, способствовал Муре, пользовавшийся влиянием среди сельского населения. Марта
бывала у своих родных одна. Ее мать, «эта черномазая Фелисите», в шестьдесят лет все еще
была худощава и подвижна, как молодая девушка. Она носила теперь только шелковые платья,
со множеством оборок, предпочитая желтый и коричневый всем другим цветам.
Когда она явилась, в столовой находились только Марта и Муре.
— Смотри-ка, — сказал последний, крайне удивленный, — твоя мать идет!.. Чего ей надо
от нас? Еще и месяца не прошло, как она была у нас… Наверно, еще какие-нибудь затеи.
К Ругонам, у которых он был приказчиком до своей женитьбы, когда их торговля в лавке
старого квартала только что начинала ухудшаться, он относился с недоверием. Они в свою
очередь отплачивали ему сильною и глубокою неприязнью, презирая в нем главным образом
торговца, который быстро пошел в гору. Когда их зять говорил: «я обязан своим состоянием
только собственному труду», они закусывали губы, отлично понимая, что он обвинял их в
приобретении состояния неблаговидными способами. Фелисите, несмотря на то, что у нее
самой был прекрасный дом на площади Супрефектуры, втайне завидовала маленькому
покойному домику Муре с тою необузданной ревностью старой торговки, богатство которой
составилось вовсе не из мелких сбережений, скопленных за прилавком.
Фелисите поцеловала Марту в лоб, словно той было все еще только шестнадцать лет;
затем протянула руку зятю. Обыкновенно разговор их был полон взаимных колкостей,
прикрытых тоном деланной любезности.
— Ну что, смутьян? — спросила она его, улыбаясь. — Жандармы еще не приходили за
вами?
— Пока еще нет, — ответил он также с усмешкой. — Они ждут распоряжения об этом от
вашего супруга.
— Как это мило сказано! — воскликнула Фелисите, и глаза ее сверкнули.
Марта умоляюще посмотрела на мужа, который действительно хватил через край. Но он
уже разошелся и продолжал:
— Что же это мы так невнимательны, принимаем вас в столовой? Прошу покорно в
гостиную.
Это была одна из его обычных шуток. Принимая Фелисите у себя, он таким образом
высмеивал ее манеру важничать. Напрасно Марта возражала, говоря, что и в столовой
хорошо, — он настоял, чтобы они перешли за ним в зал. Там он бросился открывать ставни,
передвигать кресла. Зал, в который обыкновенно никто не входил и окна которого большею
частью были закрыты, представлял большую нежилую комнату, где в беспорядке стояла мебель
в белых чехлах, пожелтевших от сырости, проникавшей из сада.
— Просто невыносимо, — пробормотал Муре, стирая пыль с небольшой консоли, — у
этой Розы все в запустении.
И, обратясь к теще, он произнес тоном, в котором сквозила ирония:
— Извините, что принимаем вас в таком бедном домишке… Не всем же быть богатыми.
Фелисите задыхалась от бешенства. Она пристально посмотрела на Муре, готовая
вспылить, но, сделав над собою усилие, медленно опустила глаза; затем, подняв их снова,
произнесла любезным тоном:
— Я только что была у госпожи Кондамен и зашла сюда справиться, как вы поживаете,
мои дорогие… Что дети, здоровы? Как вы себя чувствуете, милый Муре?
— О, мы все чудесно себя чувствуем, — ответил он, совершенно пораженный этой
небывалой любезностью.
Но старуха не дала ему времени перевести разговор снова на враждебный тон. Она стала
расспрашивать Марту о целой бездне мелочей; выказала себя доброй бабушкой, попеняв
своему зятю, что тот не отпускает к ней почаще «мальчиков и малютку»: ведь она всегда так
рада их видеть!
— А кстати, — сказала она как бы мимоходом, — уже октябрь, и я, по примеру прежних
лет, возобновляю свои приемные дни, свои четверги. На тебя ведь можно рассчитывать, не
правда ли, милая моя Марта? А вы, Муре, не соберетесь ли как-нибудь? Полно вам дуться на
нас!
Муре, которого вкрадчивое сюсюканье его тещи начинало тревожить, был застигнут
врасплох. Этого приглашения он совсем не ожидал; он не нашелся, что сказать, и
удовольствовался ответом:
— Вы отлично знаете, что я не могу бывать у вас… Вы принимаете много таких лиц, с
которыми мне было бы неприятно встречаться. Притом я не желаю соваться в политику.
— Но вы ошибаетесь! — возразила Фелисите. — Повторяю вам, ошибаетесь, Муре! Разве
моя гостиная — клуб? Вот уж чего я совсем не хотела бы. Всем в городе известно, что я только
|
|