|
эти почтенные господа пожимали плечами, как бы говоря, что считают дело совершенно
безнадежным.
— Муре, — отеческим тоном сказал капитан, — вы бы завязали шнурки на своем
башмаке.
Муре посмотрел себе на ноги, но, видимо, не понял и продолжал говорить. Видя, однако,
что ему не отвечают, он постоял еще с минутку и тихонько пошел дальше.
— Он сейчас упадет, это уж наверняка, — заявил кожевенник, вставая с места и глядя ему
вслед. — И смешной же он! Совсем, видно, спятил!
В конце бульвара Совер, когда Муре проходил мимо Клуба молодежи, он опять услышал
подавленные смешки, сопровождавшие его с того самого момента, как он вышел на улицу. Он
отлично заметил на пороге клуба Северена Растуаля, который указывал на него пальцем кучке
молодых людей. Стало ясно: это над ним смеялся весь город. Муре опустил голову, охваченный
каким-то страхом, не понимая причины этого озлобления, и продолжал робко пробираться
вдоль линии домов. Когда он сворачивал в улицу Канкуан, он услышал позади себя шум;
повернув голову, он увидел следовавших за ним трех мальчишек — двух больших с
нахальными лицами и одного совсем маленького, с очень серьезным лицом, державшего в руке
гнилой апельсин, подобранный им в канаве. Муре прошел улицу Канкуан, площадь Реколле и
вышел на улицу Банн. Мальчишки не отставали от него.
— Вы, верно, хотите, чтобы я надрал вам уши? — крикнул он, устремившись на них.
Они бросились в сторону, с хохотом и ревом удирая во всю прыть. Муре, сильно
покрасневший, почувствовал себя смешным. Он постарался успокоиться и пошел прежним
шагом. Его особенно ужасало, что ему придется пройти по площади Супрефектуры, мимо окон
Ругонов, в сопровождении ватаги этих негодяев, которая, как он видел, становилась все более
многочисленной и дерзкой. Вдруг он увидел свою тещу, возвращавшуюся от вечерни вместе с
г-жою де Кондамен. Чтобы не встретиться с нею, он был вынужден сделать обход.
— Ату, ату его! — кричали мальчишки.
Обливаясь холодным потом и спотыкаясь о камни мостовой, Муре услышал, как старуха
Ругон сказала, обращаясь к жене инспектора лесного ведомства:
— Посмотрите, вот этот несчастный. Просто позор! Нет, этого дольше терпеть нельзя.
Тогда Муре, не владея больше собою, пустился бежать. Вытянув руки, ничего не
соображая, он бросился в улицу Баланд, куда за ним устремилась вся ватага мальчишек — их
было около дюжины. Муре казалось, что лавочники с улицы Банн, рыночные торговки,
прохожие с бульвара, юноши из Клуба молодежи, Ругоны, Кондамены, словом, весь Плассан с
приглушенным смехом гонится за ним по крутому спуску улицы Баланд. Ребятишки топали
ногами, прыгали по острым камням мостовой и шумели, как стая гончих, спущенная в этот
тихий квартал.
— Лови его! — орали они.
— У-у-у! Хорош сюртук!
— Эй, вы там, бегите наперерез, по улице Таравель. Вы его там поймаете!
— Живей! Живей!
Ошалев от ужаса, Муре собрал последние силы и рванулся к своей двери, но оступился и
шлепнулся на тротуар, где, совершенно обессилев, пролежал несколько секунд. Мальчишки,
побаиваясь его кулаков, окружили его кольцом с торжествующими криками, держась на
некоторой дистанции; и вдруг самый маленький деловито подошел и бросил в него гнилой
апельсин, который расплющился об лобную дугу над левым глазом. Муре с трудом поднялся и
вошел в дом, не вытерев лица. Розе пришлось взять метлу, чтобы прогнать озорников.
С этого воскресенья весь Плассан пришел к убеждению, что Муре сошел с ума.
Рассказывали изумительные вещи. Например, что он целые дни просиживал в пустой комнате,
где уже больше года не подметали; и это вовсе не было праздной выдумкой, так как об этом
рассказывали люди, слышавшие это от его собственной служанки. Что он мог делать в этой
пустой комнате? На это отвечали по-разному: кухарка Муре утверждала, будто он
прикидывался мертвецом, и это приводило в ужас весь квартал. На рынке были твердо уверены,
что он прячет там гроб, ложится в него с открытыми глазами, скрестив руки на груди, и лежит
так с утра до вечера, по доброй воле.
— Ему уже давно грозило сумасшествие, — повторяла Олимпия во всех лавках. —
Болезнь развивалась постепенно; он все тосковал, искал уголков, куда бы спрятаться, совсем
как животные, когда заболевают… Я с первого дня, как вошла в этот дом, сказала мужу: «С
нашим хозяином творится что-то неладное». У него были желтые глаза и хмурый вид. И с тех
пор ему становилось все хуже и хуже… У него появились самые дикие причуды. Он
пересчитывал кусочки сахара, держал все под замком, даже хлеб. Он сделался до такой степени
|
|