приобрели особую гибкость, хотя и были толстыми, а пальцы — припухшими в суставах. Лиза 
пододвинула глиняную миску.
     — Шпигованной телятины возьмете?
     Госпожа Лекер, по-видимому, должна была основательно продумать этот вопрос, затем 
согласилась. Теперь колбасница нарезала мясо в глиняных мисках. Она набирала кончиком 
широкого ножа ломти шпигованной телятины и паштет из зайца. Каждый ломтик она клала на 
весы, посреди подложенной под него бумаги.
     — А кабаньей головы с фисташками вы не дадите? — скрипучим голосом спросила г-жа 
Лекер.
     Лиза вынуждена была отпустить ей и кабаньей головы с фисташками. Но торговка маслом 
становилась все требовательней. Ей понадобились еще два ломтика галантину; она-де это 
любит. Уже начиная раздражаться, Лиза нетерпеливо вертела в руках нож; напрасно она 
втолковывала ей, что галантин сделан с трюфелями и продается в другом наборе закусок — по 
три франка за фунт. Покупательница продолжала перебирать блюда, раздумывая, чего бы еще 
потребовать. Когда набор закусок был уже взвешен, колбаснице пришлось добавить к нему 
студня и корнишонов. Глыба студня на фарфоровой доске, имевшая форму савойского пирога, 
затряслась от грубого прикосновения разгневанной Лизы; и она так стиснула пальцами два 
больших корнишона, которые взяла в банке за духовым шкафом, что из них брызнул маринад.
     — Всего двадцать пять су, так? — сказала, не торопясь уходить, г-жа Лекер. Она отлично 
видела сдерживаемое раздражение Лизы и растягивала удовольствие, медленно вынимая из 
кармана свою монету, словно ее никак не найти было среди медяков. Исподлобья поглядывая 
на Гавара, она наслаждалась неловким молчанием, затянувшимся из-за ее присутствия, и 
божилась про себя, что не уйдет, раз они вздумали с ней «в молчанку играть». Наконец 
колбасница сунула сверток ей в руки, и г-же Лекер пришлось ретироваться. Она удалилась, не 
добавив ни слова и окинув долгим, пытливым взглядом лавку.
     Когда она исчезла, Лиза дала себе волю.
     — И эту напустила на нас Саже! Неужто старая мошенница будет по очереди подсылать 
сюда весь рынок, чтобы выпытать, о чем мы говорим!.. Но до чего ж зловредные! Слыханное ли 
это дело, в пять часов вечера покупать котлеты в сухарях и холодные закуски! Они готовы 
испортить себе желудок, только бы узнать… Ну нет, извините! Если Саже подошлет ко мне еще 
одну такую покупательницу, вы увидите, как я ее приму. Родную сестру и ту вышвырну за 
дверь!
     Трое мужчин помалкивали перед разгневанной Лизой. Гавар подошел к витрине и оперся 
на медные перильца ее решетки; глубоко задумавшись, он вертел один из граненых 
хрустальных столбиков, отстававший от своего латунного стержня. Затем, подняв голову, 
сказал:
     — Я, собственно, смотрел на это, как на смешную шутку.
     — На что на «это»? — спросила Лиза, еще не остыв от гнева.
     — На должность инспектора в павильоне морской рыбы.
     Лиза только воздела руки, в последний раз посмотрела на Флорана и, усевшись на мягкий 
табурет за прилавком, больше не раскрыла рта. Гавар пространно развивал свою мысль: в 
общем, больше всего обмишурится правительство, денежки-то будет оно платить. Гавар 
самодовольно повторял Флорану:
     — Милый вы мой, ведь эти стервецы заставляли вас подыхать с голоду, так? Стало быть, 
теперь надо их заставить вас кормить… По-моему, получается замечательно, меня это сразу 
прельстило.
     Флоран, улыбаясь, отнекивался. Кеню, чтобы угодить жене, пытался давать мудрые 
советы. Но та, по-видимому, не слушала. Уже несколько минут она пристально смотрела 
куда-то в сторону рынка. Вдруг она вскочила, воскликнув:
     — Ага! Теперь они подсылают Нормандку. Ну и пускай! Нормандка ответит за всех.
     Дверь лавки отворила высокая темноволосая женщина. Это явилась прекрасная рыбница, 
Луиза Меюден, по прозвищу «Нормандка». Она была вызывающе красива, отличалась 
необыкновенно белой и нежной кожей, а дородством почти не уступала Лизе; но взгляд у нее 
был наглее и грудь не столь бестрепетна, как у той. Она вошла с развязным видом, звеня 
золотой цепочкой, спускавшейся на передник, простоволосая, но причесанная по моде, в 
кружевной косынке, повязанной на груди бантом, в той самой кружевной косынке, которая 
сделала ее королевой всех базарных щеголих. Она принесла с собой еле уловимый запах 
морской рыбы, а на одной руке близ мизинца виднелась приставшая к коже селедочная 
чешуйка, словно перламутровая мушка. Обе женщины, жившие раньше в одном доме на улице 
Пируэт, были закадычными подругами, но особенно связывало их своеобразное соперничество,