Эмиль Золя
ЧРЕВО ПАРИЖА
     
1
     
     По дороге в Париж, среди глубокой тишины и безлюдья, тащились возы огородников, 
мерно покачиваясь на ухабах, и громыханье колес эхом отдавалось между домами, спавшими 
по обе стороны шоссе за смутно видневшимися рядами вязов. На мосту Нейи к восьми возам с 
репой и морковью, выехавшим из Нантера, присоединились еще две повозки — одна с 
капустой, другая с горохом; лошади сами плелись вперед, понурив головы, безостановочным и 
ленивым шагом, который замедлялся еще больше оттого, что они шли в гору. Лежа ничком на 
доверху загруженных овощами подводах, дремали возчики, обмотав вокруг руки вожжи и 
накрывшись шерстяными плащами в черную и серую полоску. Свет газового фонаря, прорывая 
пелену тьмы, озарял то гвозди на подметке башмака, то синий рукав блузы, то край картуза, 
мелькавшие в этом исполинском цветении красных пучков моркови, белых пучков репы и 
буйной зелени гороха и капусты. А на дороге, на соседних дорогах, впереди и позади, далекий 
гул колес возвещал приближение таких же караванов — целый транспорт тянулся в два часа 
ночи сквозь мрак и непробудный сон, баюкая темный город мерным шумом возов, на которых 
везли ему пищу.
     Вереницу их возглавлял Валтасар, лошадь г-жи Франсуа, — необыкновенно 
раскормленная коняга. Валтасар брел в полудреме, сонно шевеля ушами, когда вдруг, подле 
улицы Лоншан, вздрогнул от испуга и стал как вкопанный. Шедшие следом лошади стукнулись 
головами о задки повозок, и вся вереница остановилась под лязг железа и ругань проснувшихся 
возчиков. Г-жа Франсуа, сидевшая, прислонясь к доске передка, всматривалась в темноту, но 
ничего не могла разглядеть в скудном свете висевшего слева квадратного фонарика, который 
освещал только лоснящийся бок Валтасара.
     — Эй, тетка, поехали! — крикнул один из возчиков, привстав на колени среди своей 
репы. — Это ж валяется какая-нибудь пьяная скотина.
     Госпожа Франсуа нагнулась: она заметила справа, почти под ногами лошади, что-то 
черное, загораживавшее путь.
     — Нельзя же давить народ, — сказала она, спрыгнув наземь.
     Перед ней лежал человек, растянувшись во весь рост, разметав руки и уткнувшись лицом 
в пыль. Он казался необычайно длинным, тощим, как жердь: просто чудо, что Валтасар не 
наступил на него копытом и не сломал его пополам. Г-жа Франсуа подумала, не мертв ли он; 
она присела перед ним на корточки, взяла за руку и почувствовала, что рука теплая.
     — Ну-ка, приятель! — тихонько сказала она.
     Однако возчики выражали нетерпение. Тот, что стоял на коленях среди овощей, снова 
крикнул осипшим голосом:
     — Трогай, тетка! Нажрался вина, проклятый боров! Спихни его в канаву!
     Между тем человек открыл глаза. Он не шевелился и смотрел на г-жу Франсуа с 
испуганным видом. Она решила, что, должно быть, он и в самом деле пьян.
     — Вам нельзя здесь оставаться — задавят, — сказала она. — Куда вы шли?
     — Не знаю… — чуть слышно ответил он.
     В глазах его мелькнула тревога, и он с усилием проговорил:
     — Я шел в Париж и упал, не помню как…
     Теперь она его разглядела: он был жалок в своих черных брюках и черном сюртуке, 
превратившихся в отрепье и едва прикрывавших сухое, костлявое тело. Картуз из грубого 
черного сукна, опасливо надвинутый на самые брови, оставлял открытыми большие карие 
глаза, до странности кроткие на этом суровом, изнеможенном лице. Г-же Франсуа подумалось, 
что он, пожалуй, слишком уж немощен для того, чтобы так напиваться.
     — А в какое место Парижа вы направлялись? — спросила она.
     Он ответил не сразу: его смущал допрос. Поколебавшись, он нерешительно сказал:
     — В ту сторону, неподалеку от Центрального рынка.
     С огромным трудом он встал на ноги и, по-видимому, собирался продолжать путь. 
Огородница заметила, как, зашатавшись, он оперся на оглоблю повозки.
     — Устали?
     — Да, очень, — прошептал он.
     Тогда, подталкивая его к повозке, она сказала недовольным, нарочито резким тоном:
     — Ну-ка, живо, залезайте! Мы теряем из-за вас время! Я еду на рынок и выгружу вас там