|
Эмиль Золя
ЧРЕВО ПАРИЖА
1
По дороге в Париж, среди глубокой тишины и безлюдья, тащились возы огородников,
мерно покачиваясь на ухабах, и громыханье колес эхом отдавалось между домами, спавшими
по обе стороны шоссе за смутно видневшимися рядами вязов. На мосту Нейи к восьми возам с
репой и морковью, выехавшим из Нантера, присоединились еще две повозки — одна с
капустой, другая с горохом; лошади сами плелись вперед, понурив головы, безостановочным и
ленивым шагом, который замедлялся еще больше оттого, что они шли в гору. Лежа ничком на
доверху загруженных овощами подводах, дремали возчики, обмотав вокруг руки вожжи и
накрывшись шерстяными плащами в черную и серую полоску. Свет газового фонаря, прорывая
пелену тьмы, озарял то гвозди на подметке башмака, то синий рукав блузы, то край картуза,
мелькавшие в этом исполинском цветении красных пучков моркови, белых пучков репы и
буйной зелени гороха и капусты. А на дороге, на соседних дорогах, впереди и позади, далекий
гул колес возвещал приближение таких же караванов — целый транспорт тянулся в два часа
ночи сквозь мрак и непробудный сон, баюкая темный город мерным шумом возов, на которых
везли ему пищу.
Вереницу их возглавлял Валтасар, лошадь г-жи Франсуа, — необыкновенно
раскормленная коняга. Валтасар брел в полудреме, сонно шевеля ушами, когда вдруг, подле
улицы Лоншан, вздрогнул от испуга и стал как вкопанный. Шедшие следом лошади стукнулись
головами о задки повозок, и вся вереница остановилась под лязг железа и ругань проснувшихся
возчиков. Г-жа Франсуа, сидевшая, прислонясь к доске передка, всматривалась в темноту, но
ничего не могла разглядеть в скудном свете висевшего слева квадратного фонарика, который
освещал только лоснящийся бок Валтасара.
— Эй, тетка, поехали! — крикнул один из возчиков, привстав на колени среди своей
репы. — Это ж валяется какая-нибудь пьяная скотина.
Госпожа Франсуа нагнулась: она заметила справа, почти под ногами лошади, что-то
черное, загораживавшее путь.
— Нельзя же давить народ, — сказала она, спрыгнув наземь.
Перед ней лежал человек, растянувшись во весь рост, разметав руки и уткнувшись лицом
в пыль. Он казался необычайно длинным, тощим, как жердь: просто чудо, что Валтасар не
наступил на него копытом и не сломал его пополам. Г-жа Франсуа подумала, не мертв ли он;
она присела перед ним на корточки, взяла за руку и почувствовала, что рука теплая.
— Ну-ка, приятель! — тихонько сказала она.
Однако возчики выражали нетерпение. Тот, что стоял на коленях среди овощей, снова
крикнул осипшим голосом:
— Трогай, тетка! Нажрался вина, проклятый боров! Спихни его в канаву!
Между тем человек открыл глаза. Он не шевелился и смотрел на г-жу Франсуа с
испуганным видом. Она решила, что, должно быть, он и в самом деле пьян.
— Вам нельзя здесь оставаться — задавят, — сказала она. — Куда вы шли?
— Не знаю… — чуть слышно ответил он.
В глазах его мелькнула тревога, и он с усилием проговорил:
— Я шел в Париж и упал, не помню как…
Теперь она его разглядела: он был жалок в своих черных брюках и черном сюртуке,
превратившихся в отрепье и едва прикрывавших сухое, костлявое тело. Картуз из грубого
черного сукна, опасливо надвинутый на самые брови, оставлял открытыми большие карие
глаза, до странности кроткие на этом суровом, изнеможенном лице. Г-же Франсуа подумалось,
что он, пожалуй, слишком уж немощен для того, чтобы так напиваться.
— А в какое место Парижа вы направлялись? — спросила она.
Он ответил не сразу: его смущал допрос. Поколебавшись, он нерешительно сказал:
— В ту сторону, неподалеку от Центрального рынка.
С огромным трудом он встал на ноги и, по-видимому, собирался продолжать путь.
Огородница заметила, как, зашатавшись, он оперся на оглоблю повозки.
— Устали?
— Да, очень, — прошептал он.
Тогда, подталкивая его к повозке, она сказала недовольным, нарочито резким тоном:
— Ну-ка, живо, залезайте! Мы теряем из-за вас время! Я еду на рынок и выгружу вас там
|
|