не могли стать сообщниками. Он посетил каждого из них в отдельности,  шепнул
каждому на ушко словечко за "одного из своих приятелей", у  которого  должны
были изъять в пользу города дом на улице  Пепиньер,  не  преминув  при  этом
сообщить каждому, что ни с кем из членов комиссии не будет говорить об  этом
деле,  и  хотя  не  придает   ему   особого   значения,   но   надеется   на
доброжелательство собеседника.
     Саккар имел все основания питать опасения и принимать меры. Когда  дело
о  его  недвижимости  предстало  перед  комиссией  по  возмещению   убытков,
оказалось, что один из членов ее, как раз живший на улице Асторг, знал  дом,
о котором шла речь. Он запротестовал против цифры в пятьсот  тысяч  франков:
по его мнению, следовало оценку снизить больше чем  наполовину.  У  Аристида
хватило наглости устроить так, чтобы за дом запросили семьсот тысяч.  В  тот
день Тутен-Ларош, всегда неприязненно относившийся к своим коллегам,  был  в
отвратительном настроении. Он разозлился и выступил в защиту домовладельца.
     - Мы все домовладельцы, - кричал он, -  император  намерен  предпринять
великие дела, нечего нам скаредничать из-за пустяков... Дом оценен в пятьсот
тысяч; эту сумму назначил наш человек,  работающий  в  ратуше...  Право,  мы
точно живем в разбойничьем  притоне;  увидите,  мы  начнем  в  конце  концов
подозревать друг друга в неблаговидных поступках.
     Барон Гуро, грузно сидевший в кресле, с удивлением  искоса  смотрел  на
Тутен-Лароша, который так неистово защищал интересы  домовладельца  с  улицы
Пепиньер. У него мелькнуло было подозрение, но так как  эта  бурная  выходка
избавляла его от необходимости самому выступить с речью,  он  стал  тихонько
кивать головой в  знак  полного  согласия.  Член  комиссии  с  улицы  Асторг
возмущенно возражал, не желая уступить  этим  двум  тиранам  в  вопросе..  в
котором  считал   себя   компетентнее   их.   Тогда   Тутен-Ларош,   заметив
одобрительные кивки барона, торопливо схватил папку с делом и сухо произнес:
     - Прекрасно. Мы разрешим ваши сомнения...  Если  позволите,  я  займусь
этим делом, а барон примет участие в расследовании вместе со мной.
     - Да, да, - с важностью проговорил барон, - наши решения не должны быть
запятнаны ничем подозрительным.
     Дело уже исчезло в просторных карманах Тутен-Лароша. Комиссии  пришлось
покориться. Выйдя на улицу,  оба  серьезно  поглядели  друг  на  друга;  они
чувствовали себя сообщниками, и это увеличивало  их  апломб.  Умы  заурядные
тотчас вызвали бы Друг друга  на  объяснение;  они  же  продолжали  защищать
домовладельцев, как будто  их  могли  услышать,  и  сетовали  на  недоверие,
которое прокрадывалось всюду. Прощаясь, барон сказал с улыбкой:
     - Ах, дорогой коллега, я совсем позабыл, я  сейчас  уезжаю  к  себе  на
дачу. Окажите любезность, займитесь сами  этим  маленьким  расследованием...
Только не выдавайте меня. Эти господа и так ворчат, что я слишком часто беру
отпуск.
     - Будьте покойны, - ответил Тутен-Ларош, - я тотчас же пойду  на  улицу
Пепиньер.
     Он преспокойно отправился к себе домой,  восхищенный  бароном,  который
так ловко нашел выход из неприятного положения. Не вынимая дела из  кармана,
он безапелляционно, от своего имени и от имени барона, объявил на  следующем
заседании,  что  из  двух  цифр  -  оценочной  в  пятьсот  тысяч  франков  и
запрашиваемой - в семьсот тысяч следует взять среднюю и дать шестьсот тысяч.
Никто не возражал; член комиссии с улицы Асторг, очевидно, поразмыслив кой о
чем, с величайшим добродушием сказал, что ошибся: он думал, что речь  шла  о
соседнем доме.
     Такова была первая победа Аристида. Он в четыре раза увеличил вложенный
им капитал и приобрел двух сообщников.
     Одно лишь беспокоило его: когда он захотел уничтожить пресловутые книги
Сидонии, их не оказалось на месте. Аристид поспешил к Ларсоно, и тот объявил
ему без обиняков, что книги у него и он их не отдаст.  Саккар  нисколько  не
рассердился. Он сделал вид, будто тревожится  только  за  своего  дражайшего
друга, гораздо более, чем он,  скомпрометированного  этими  записями,  почти
целиком сделанными рукою Ларсоно; но  раз  все  у  него,  то  ему,  Саккару,
беспокоиться нечего. В сущности, он охотно придушил бы  "дражайшего  друга":