|
не могли стать сообщниками. Он посетил каждого из них в отдельности, шепнул
каждому на ушко словечко за "одного из своих приятелей", у которого должны
были изъять в пользу города дом на улице Пепиньер, не преминув при этом
сообщить каждому, что ни с кем из членов комиссии не будет говорить об этом
деле, и хотя не придает ему особого значения, но надеется на
доброжелательство собеседника.
Саккар имел все основания питать опасения и принимать меры. Когда дело
о его недвижимости предстало перед комиссией по возмещению убытков,
оказалось, что один из членов ее, как раз живший на улице Асторг, знал дом,
о котором шла речь. Он запротестовал против цифры в пятьсот тысяч франков:
по его мнению, следовало оценку снизить больше чем наполовину. У Аристида
хватило наглости устроить так, чтобы за дом запросили семьсот тысяч. В тот
день Тутен-Ларош, всегда неприязненно относившийся к своим коллегам, был в
отвратительном настроении. Он разозлился и выступил в защиту домовладельца.
- Мы все домовладельцы, - кричал он, - император намерен предпринять
великие дела, нечего нам скаредничать из-за пустяков... Дом оценен в пятьсот
тысяч; эту сумму назначил наш человек, работающий в ратуше... Право, мы
точно живем в разбойничьем притоне; увидите, мы начнем в конце концов
подозревать друг друга в неблаговидных поступках.
Барон Гуро, грузно сидевший в кресле, с удивлением искоса смотрел на
Тутен-Лароша, который так неистово защищал интересы домовладельца с улицы
Пепиньер. У него мелькнуло было подозрение, но так как эта бурная выходка
избавляла его от необходимости самому выступить с речью, он стал тихонько
кивать головой в знак полного согласия. Член комиссии с улицы Асторг
возмущенно возражал, не желая уступить этим двум тиранам в вопросе.. в
котором считал себя компетентнее их. Тогда Тутен-Ларош, заметив
одобрительные кивки барона, торопливо схватил папку с делом и сухо произнес:
- Прекрасно. Мы разрешим ваши сомнения... Если позволите, я займусь
этим делом, а барон примет участие в расследовании вместе со мной.
- Да, да, - с важностью проговорил барон, - наши решения не должны быть
запятнаны ничем подозрительным.
Дело уже исчезло в просторных карманах Тутен-Лароша. Комиссии пришлось
покориться. Выйдя на улицу, оба серьезно поглядели друг на друга; они
чувствовали себя сообщниками, и это увеличивало их апломб. Умы заурядные
тотчас вызвали бы Друг друга на объяснение; они же продолжали защищать
домовладельцев, как будто их могли услышать, и сетовали на недоверие,
которое прокрадывалось всюду. Прощаясь, барон сказал с улыбкой:
- Ах, дорогой коллега, я совсем позабыл, я сейчас уезжаю к себе на
дачу. Окажите любезность, займитесь сами этим маленьким расследованием...
Только не выдавайте меня. Эти господа и так ворчат, что я слишком часто беру
отпуск.
- Будьте покойны, - ответил Тутен-Ларош, - я тотчас же пойду на улицу
Пепиньер.
Он преспокойно отправился к себе домой, восхищенный бароном, который
так ловко нашел выход из неприятного положения. Не вынимая дела из кармана,
он безапелляционно, от своего имени и от имени барона, объявил на следующем
заседании, что из двух цифр - оценочной в пятьсот тысяч франков и
запрашиваемой - в семьсот тысяч следует взять среднюю и дать шестьсот тысяч.
Никто не возражал; член комиссии с улицы Асторг, очевидно, поразмыслив кой о
чем, с величайшим добродушием сказал, что ошибся: он думал, что речь шла о
соседнем доме.
Такова была первая победа Аристида. Он в четыре раза увеличил вложенный
им капитал и приобрел двух сообщников.
Одно лишь беспокоило его: когда он захотел уничтожить пресловутые книги
Сидонии, их не оказалось на месте. Аристид поспешил к Ларсоно, и тот объявил
ему без обиняков, что книги у него и он их не отдаст. Саккар нисколько не
рассердился. Он сделал вид, будто тревожится только за своего дражайшего
друга, гораздо более, чем он, скомпрометированного этими записями, почти
целиком сделанными рукою Ларсоно; но раз все у него, то ему, Саккару,
беспокоиться нечего. В сущности, он охотно придушил бы "дражайшего друга":
|
|