|
Передние экипажи двинулись, за ними медленно тронулись остальные,
словно их разбудили от сна. Заплясали тысячи огней, быстрые молнии
скрещивались в колесах; заискрилась встряхнувшаяся сбруя; по земле, по
деревьям побежали отражения стекол. Сверкание сбруи и колес, лакированной
обшивки карет, отражавшей зарево заката, яркие тона ливрей на лакеях, чьи
фигуры вырисовывались на фоне неба, и богатых туалетов, в изобилии
наполнявших экипажи, - все это уносилось в мерном движении с глухим,
неумолчным рокотом. И вся вереница с одинаковым шумом и с одинаковыми
отблесками катилась непрерывно, как будто первые экипажи тянули за собой
остальные.
Рене, слегка качнувшись от толчка, когда тронулась коляска, выпустила
из рук лорнет и откинулась на подушки. Она зябко натянула на колени
шелковисто белоснежную медвежью полость, заполнявшую коляску. Ее руки в
перчатках утопали в длинной волнистой шерсти. Подул ветер. Теплый
октябрьский день, по-весеннему разукрасивший Булонский лес и позволивший
всем этим светским дамам выехать в открытых экипажах, грозил закончиться к
вечеру резким холодом. На миг молодая женщина, забившись в свой теплый
уголок, отдалась полному неги укачиванию колес, катившихся перед нею. Потом,
повернув голову к Максиму, спокойно раздевавшем взглядом женщин в соседних
каретах и ландо, она спросила:
- Неужели ты действительно находишь, что эта Лаура д'Ориньи очень уж
хороша? Вы так ее расхваливали в день распродажи ее бриллиантов!.. Кстати,
ты еще не видел, какое ожерелье и эгрет твой отец купил для меня на этой
распродаже?
Рене слегка повела плечами.
- Слов нет, папаша ловко устраивает свои дела, - не отвечая, проговорил
Максим и криво усмехнулся. - Ухитряется заплатить долги Лауры и заодно
преподнести бриллианты жене.
- Негодный мальчишка! - пробормотала Рене с улыбкой.
Максим наклонился, его внимание привлекла дама в зеленом,
Рене откинула голову и, полузакрыв глаза, лениво смотрела по сторонам
невидящими глазами. Справа медленно проплывали кустарники, низенькие деревья
с пожелтевшими листьями на редких ветвях; иногда по дорожке, предназначенной
для верховой езды, проезжали всадники с тонкой талией; изпод копыт лошадей,
проносившихся галопом, вились клубы мелкой пыли; слева, в конце сбегающих
вниз узких лужаек, пересеченных клумбами и массивами деревьев, дремало озеро
кристальной чистоты, без малейших признаков пены; казалось, его берега
аккуратно срезаны лопатой садовника; по другую сторону этого зеркала, на
обоих островах, соединенных серой полосой моста, возвышались причудливые
скалы, а на бледном небе, точно театральная декорация, вырисовывались сосны,
и их темная хвоя, отражавшаяся в воде, казалась бахромой искусно
задрапированного на краю горизонта занавеса. Этот уголок природы, похожий на
свеженаписанную декорацию, тонул в легкой дымке, в синеватой мгле,
придававшей исчезающим далям особое очарование искусственности. На
противоположном берегу беседка, будто заново покрытая лаком, сияла как
новенькая игрушка; а полоски желтого песка, узкие садовые аллейки, вьющиеся
среди лужаек вокруг озера и окаймленные чугунной решеткой, изображавшей
деревенскую изгородь, своеобразно выделялись в этот поздний час на фоне воды
и газона мягкого зеленого цвета.
Привыкшая к затейливой прелести пейзажа, Рене вновь устало опустила
веки и разглядывала свои пальцы, навивая на них длинную шерсть медвежьей
шкуры. Вдруг равномерное движение экипажей нарушилось. Подняв голову, Рене
поклонилась двум молодым женщинам; с влюбленной томностью они сидели рядом,
откинувшись на спинку восьмирессорного экипажа, который с шумом отъехал от
берега и свернул в боковую аллею. Маркиза д'Эспане, муж которой, адъютант
императора, демонстративно примкнул к новой власти, вызвав этим величайшее
негодование брюзжащей старой знати, слыла одной из самых блестящих светских
женщин времен Второй империи; ее подруга, г-жа Гафнер, была замужем за
известным кольмарским фабрикантом, архимиллионером, которого империя
выдвинула в ряды политических деятелей. Рене, еще в пансионе знавшая двух
|
|