- Ты не должен  плохо  отзываться  об  отце,  -  сказала  Рене.  -  Ты,
вероятно, поверхностно судишь о нем... Если бы я рассказала  тебе,  какие  у
него сейчас затруднения, если бы повторила  все,  что  он  говорил  мне  еще
сегодня вечером, ты увидел бы, как ошибочно его считают корыстолюбивым...
     Максим не мог удержаться, он пожал плечами и прервал мачеху ироническим
смехом:
     - Брось, я его знаю, я отлично его знаю... Он,  видно,  наговорил  тебе
всякого вздора, ну-ка, расскажи мне.
     Его насмешливый тон оскорбил Рене. Она стала  еще  больше  превозносить
своего мужа, коснулась шароннского дела  и  запутанной  истории,  в  которой
ничего не поняла, но считала ее катастрофой, выявившей ум и доброту Саккара.
Она добавила, что подпишет на следующий день акт о передаче прав, и, если ей
действительно грозит разорение, пусть это будет возмездием за ее проступки.
     Максим слушал и,  хихикая,  глядел  на  нее  исподлобья;  потом  сказал
вполголоса:
     - Так, так...
     И, положив руку на плечо Рене, добавил громче:
     - Дорогая моя, я тебе очень благодарен, но я знал всю эту историю... Эх
ты, простая душа!
     Он снова сделал вид,  будто  собирается  уйти.  Его  подмывало  все  ей
рассказать. Ее похвалы мужу вывели его из себя,  и  он  забыл  свое  решение
ничего не говорить, чтобы избежать неприятностей.
     - Как! Что ты хочешь сказать? - спросила она.
     - Э! Отец здорово тебя дурачит, ей-богу... Мне, право,  жаль  тебя;  ты
такая простушка!
     И он рассказал ей все, что слышал у Лауры, рассказал  подло,  низко,  с
затаенной радостью углубляясь во все эти  мерзости.  Ему  казалось,  что  он
мстит за какую-то неопределенную обиду, неизвестно кем  ему  нанесенную.  Со
свойственным ему темпераментом продажной девки он передал  ей  весь  гнусный
разговор, подслушанный под дверью. Он беспощадно сообщил Рене обо всем - и о
деньгах, которые муж давал ей взаймы под ростовщические проценты, и  о  тех,
что собирался у нее украсть при помощи глупых небылиц.
     Рене слушала, сжав губы, страшно бледная. Она стояла у камина и, слегка
опустив голову, смотрела на огонь. Сквозь  ночную  сорочку,  которую  согрел
Максим, белело неподвижное, точно изваянное тело.
     - Я все это рассказываю, - добавил в заключение Максим, - чтобы  ты  не
позволила себя одурачить... Но сердиться на отца не  стоит,  -  он  не  злой
человек, хотя у него, конечно, есть недостатки, как у всех людей.  Итак,  до
завтра.
     Максим шагнул к двери. Рене остановила его резким движением.
     - Останься! - крикнула она повелительно.
     Она обхватила его, притянула вплотную, почти посадила к себе на  колени
и, целуя в губы, говорила:
     - Ну вот, теперь нам нечего стесняться,  это  просто  глупо...  Знаешь,
ведь со вчерашнего дня, после того как ты хотел со мной порвать, я хожу сама
не своя, точно дурочка. Нынче на балу у меня перед  глазами  стоял  какой-то
туман. Пойми, я больше не могу обойтись без тебя; если  ты  уйдешь,  у  меня
ничего не останется... Не смейся, я говорю то, что чувствую.
     Рене смотрела на него с бесконечной любовью, точно давно не видела его.
     - Ты прав, я действительно  была  простушкой,  твой  отец  мог  сегодня
внушить мне все, что угодно. Почем я знала! Когда он рассказывал эту  басню,
я  ничего  не  соображала,  слышала  только  какое-то  гуденье  и  была  так
подавлена, что он мог, если бы захотел, заставить меня на коленях  подписать
его бумажонки. А  я-то  вообразила...  Мучилась,  раскаивалась...  Надо  же,
право, до такой степени поглупеть!..
     Рене расхохоталась, в ее глазах загорелись искорки безумия.
     - Разве мы делаем что-нибудь  плохое?  -  продолжала  она,  еще  крепче
прижимаясь к Максиму. - Мы любим  друг  друга,  мы  развлекаемся  по-своему.
Разве все не поступают точно так же?.. Смотри, твой отец не  стесняется.  Он
любит деньги и пользуется любой возможностью нажиться.  Прекрасно,  мне  это