Он не сознавал, каким невероятным количеством хитросплетений  запутывал
самое пустое дело, и поистине радовался  глупой  сказке,  которую  преподнес
Рене;  больше   всего   его   восхищала   наглость   обмана,   нагромождение
невероятного,  удивительная  сложность  интриги.  Саккар  давно  бы   владел
участками, не придумай он всей этой драмы; но если бы  они  легко  достались
ему, он  испытал  бы  гораздо  меньше  удовольствия.  Впрочем,  очень  много
наивного было  в  финансовой  мелодраме,  которую  Аристид  построил  вокруг
шароннской спекуляции.
     Саккар встал, взял Ларсоно под руку и направился в гостиную, говоря:
     - Вы меня поняли? Следуйте только моим  указаниям,  потом  сами  будете
меня благодарить... Напрасно вы носите  лайковые  перчатки,  мой  друг,  они
портят руку.
     Агент ограничился улыбкой и тихо произнес:
     - О, дорогой маэстро, перчатки штука удобная: можно за все браться,  не
пачкая рук.
     Выходя из гостиной, Саккар, к своему удивлению, увидел у самой портьеры
Максима, и это немного встревожило его. Молодой  человек  сидел  на  кушетке
рядом  с  белокурой  дамой,  которая  монотонным  голосом  рассказывала  ему
какую-то  длинную  историю,  -  вероятно,  историю   своей   жизни.   Максим
действительно слышал разговор  отца  с  Ларсоно.  Сообщники  показались  ему
большими ловкачами. Все еще взбешенный изменой  Репе,  он  испытывал  подлую
радость, узнав, что ее собираются обобрать. Это будет до  некоторой  степени
отплатой за него. Отец подошел к Максиму и поздоровался, подозрительно глядя
на сына; но тот прошептал ему на ухо, указывая на белокурую даму:
     - Недурна, не правда ли? Я хочу провести  с  ней  вечер.  Тогда  Саккар
рассыпался в любезностях. К ним подошла
     Лаура д'Ориньн. Поболтав с минуту, она пожаловалась  на  Максима  -  он
бывает у нее раз в месяц, а то и реже; но Максим  объяснил,  что  был  очень
занят, чем рассмешил всю публику. Он добавил, что впредь надоест  ей  своими
посещениями.
     - Я сочинил трагедию, - сказал он, -  и  только  вчера  придумал  пятый
акт... Теперь буду отдыхать у всех парижских красавиц.
     Максим смеялся, смакуя ему одному понятные намеки. В гостиной  остались
только Розан и Ларсоно, сидевшие по обе стороны камина. Саккары и  белокурая
дама, жившая в том же доме, поднялись. Лаура  подошла  к  герцогу  и  что-то
шепнула ему; он, казалось, был удивлен и недоволен. Видя, что он не решается
встать с кресла, она сказала вполголоса:
     - Нет, право, не сегодня. У меня мигрень!.. Завтра... Обещаю вам.
     Розан скрепя сердце  удалился.  Лаура  дождалась,  когда  он  вышел  на
площадку, и быстро сказала на ухо Ларсоно:
     - Ну, длинный Лар! Я сдержала слово... Посади его в карету.
     Когда белокурая дама попрощалась с мужчинами и поднялась к себе, этажом
выше, Максим, к удивлению Саккара, не последовал за ней.
     - Что ж ты? - спросил он.
     - Нет, - ответил Максим, - по правде сказать, я раздумал...
     У него мелькнула мысль, которая показалась ему очень смешной:
     - Если хочешь, я могу уступить тебе место. Поторопись, пока она еще  не
закрыла двери.
     Но отец тихонько пожал плечами:
     - Спасибо, сынок, у меня сейчас есть кое-что получше.
     Все четверо мужчин спустились вниз. Когда они вышли  на  улицу,  герцог
непременно хотел посадить с собою в карету Ларсоно; мать Розана жила в Маре,
и он предложил  агенту  довезти  его  до  дому,  на  улицу  Риволи.  Но  тот
отказался, сам захлопнул дверцу кареты и крикнул кучеру: "Трогай!" Оставшись
с двумя Саккарами на тротуаре бульвара Гаусмана, он, не  двигаясь  с  места,
продолжал болтать с ними.
     - Ах, бедняга Розан! - воскликнул Саккар, который вдруг все понял.
     Ларсоно стал отнекиваться, говоря, что такие вещи его не интересуют,  -
он человек практический. Но его собеседники продолжали шутить; а так как  на
улице было холодно, агент, наконец, воскликнул: