объятого мятежом. Опьяненные мечтой о всеобщем восстании,  они  верили,  что
вся Франция следует за ними; там, за Вьорной, в безбрежном море  рассеянного
света, им мерещились несметные  полчища,  подобно  им  спешившие  на  защиту
Республики. Эти малоразвитые, наивные и легковерные люди  не  сомневались  в
быстрой, несомненной победе. Они схватили бы и расстреляли  всякого,  кто  в
этот торжественный час осмелился бы сказать, что только они одни мужественно
выполняют свой долг, а весь край, парализованный страхом, без  сопротивления
дал себя связать по рукам и ногам.
     К тому же их подбадривал  прием,  какой  они  встречали  в  придорожных
деревнях, ютившихся по склонам Гарригских гор. При появлении  отряда  жители
вскакивали с постелей, женщины выбегали из домов и желали повстанцам  скорой
победы, мужчины, не  успев  одеться,  хватали  первое  попавшееся  оружие  и
присоединялись к отряду. В каждой деревне колонну  встречали  приветствиями,
радостными возгласами и провожали бесчисленными напутствиями.
     Под утро луна скрылась за вершинами Гарригских гор; повстанцы все  шли,
быстрым шагом, в густой тьме зимней ночи; они уже не различали ни холмов, ни
равнины, они слышали только монотонную жалобу колоколов, которые звучали  во
мраке, как бой незримых, неведомо где  скрытых  барабанов,  и  их  отчаянный
призыв неустанно подгонял повстанцев.
     Толпа увлекла Мьетту и Сильвера. К утру  девушка  стала  изнемогать  от
усталости. Она с трудом переступала быстрыми, мелкими шажками,  не  поспевая
за огромными шагами окружавших  ее  здоровых  молодцов.  Она  изо  всех  сил
старалась удержаться от жалоб: ей тяжело было  признаться,  что  она  слабее
мужчин. Еще в начале похода Сильвер взял ее  под  руку;  теперь,  видя,  что
знамя понемногу выскальзывает из ее окоченевших рук, он хотел  понести  его,
чтобы ей было легче,  но  Мьетта  рассердилась;  она  только  позволила  ему
поддерживать знамя одной рукой, а сама продолжала  нести  его  на  плече.  С
ребяческим упрямством она не хотела расставаться со своей героической  ролью
и отвечала улыбкой на взгляды Сильвера, светившиеся заботливой нежностью. Но
когда луна зашла, Мьетта, в потемках, совсем ослабела.  Сильвер  чувствовал,
как она все тяжелее виснет у него на руке. Он взял у нее знамя  и  обнял  за
талию, чтобы не дать ей упасть. Но она ни разу не пожаловалась на усталость.
     - Ты совсем замучилась, бедная моя Мьетта, - сказал Сильвер.
     - Да, я немножко устала, - откликнулась она сдавленным голосом.
     - Давай отдохнем?
     Она не ответила, но Сильвер  почувствовал,  что  она  еле  держится  на
ногах. Тогда он передал  знамя  одному  из  повстанцев  и  вышел  из  рядов,
поддерживая Мьетту. Она пыталась сопротивляться, ей было стыдно, что  с  ней
обращаются, как с ребенком;  но  Сильвер  успокоил  ее,  сказав,  что  знает
тропинку, которая вдвое короче дороги.  Можно  будет  отдохнуть  с  часок  и
притти в Оршер одновременно с колонной.
     Было около шести часов утра. Легкий туман поднимался над Вьорной. Ночь,
казалось, стала еще чернее. Сильвер и Мьетта ощупью взобрались по  склону  и
уселись на скале. Они были затеряны в зияющей бездне мрака, словно на утесе,
выступающем из океана. Когда отзвучали  шаги  удаляющегося  отряда,  в  этой
пучине слышны были только два колокола: один, звонкий,  доносился  откуда-то
снизу, из какой-нибудь придорожной деревни, а второй, далекий, приглушенный,
отвечал на его страстную жалобу глухим рыданием. Казалось, колокола где-то в
бездне небытия рассказывают друг другу о трагической гибели вселенной...
     Мьетта и Сильвер, разгоряченные быстрой ходьбой, сперва не  чувствовали
холода. Они  молчали,  с  невыразимой  печалью  слушая  набат,  от  которого
содрогалась ночь. Ничего не было видно. Мьетте стало страшно. Она нашла руку
Сильвера   и   сжала   ее.   Лихорадочное   возбуждение   последних   часов,
подстегивавшее их, стремительно уносившее их вперед, заставившее забыть  обо
всем, внезапно улеглось; они сидели  теперь  на  этом  неожиданном  привале,
прижавшись друг к другу,  растерянные,  разбитые,  как  будто  очнувшись  от
тревожного сна. Им казалось,  что  море  выплеснуло  их  на  край  дороги  и
отхлынуло  назад.  Непреодолимая  усталость   погружала   их   в   бездумное
оцепенение; их пыл угас; они забыли об отряде, который должны были  догнать;
и грустно, и сладко им было сидеть  вот  так,  вдвоем,  держась  за  руки  в