уши и научил бы вас уважать старших!
     Этого было достаточно, чтобы вызвать самые решительные действия. Долгий
гул прокатился по толпе, и она ринулась  к  дверям  мэрии.  Оторопевший  г-н
Гарсонне поспешил уйти с балкона, умоляя Сикардо быть благоразумнее, если он
не хочет, чтобы их  всех  перебили.  Не  прошло  и  двух  минут,  как  двери
подались, и толпа хлынула в мэрию; гвардейцев  быстро  обезоружили;  мэра  и
остальных  чиновников  арестовали.  Сикардо  отказался   отдать   шпагу,   и
начальнику отряда Тюлет, человеку большого хладнокровия,  пришлось  защищать
его от гнева мятежников. Когда ратуша оказалась  во  власти  республиканцев,
пленников отвели в маленькое кафе на Базарной площади  и  оставили  там  под
охраной.
     Отряды не должны были проходить через Плассан,  но  начальники  решили,
что людям необходимы пища и отдых. Вместо того чтобы сразу же занять главный
город департамента, колонна отклонилась влево, совершив нечто вроде широкого
обхода, что и погубило ее. Виной всему была  неопытность  и  непростительная
нерешительность   импровизированного   генерала,   командовавшего   отрядом.
Повстанцы направлялись к плоскогорью св. Рура, в десяти лье от  Плассана,  и
перспектива долгого перехода заставила их войти в город, несмотря на поздний
час - было уже около половины двенадцатого.
     Когда г-н Гарсонне узнал, что  армия  нуждается  в  продовольствии,  он
вызвался доставить припасы. В этих трудных обстоятельствах он проявил тонкое
понимание положения. Необходимо было во что бы то  ни  стало  накормить  три
тысячи  голодных  людей;  нельзя  допустить,  чтобы  горожане,  проснувшись,
увидали, что повстанцы сидят на тротуарах, вдоль улиц; если мятежники  уйдут
до рассвета, то они пройдут по спящему городу, как дурной сон,  как  кошмар,
который  рассеется  с  зарей.  Г-н  Гарсонне,  оставаясь  под   арестом,   в
сопровождении двух стражников отправился стучать в двери булочных и приказал
распределить между повстанцами все продукты, какие мог достать.
     К часу ночи три тысячи человек, сидя на земле, ели,  поставив  ружья  и
косы между ногами. Базарная площадь и площадь Ратуши превратились в огромные
столовые. Несмотря на пронизывающий холод, веселые  возгласы  проносились  в
толпе; отдельные группы людей  четко  вырисовывались  в  ярком  свете  луны.
Бедняги,  проголодавшись,  с  удовольствием  поедали  свои  порции,  дуя  на
окоченевшие пальцы; а из соседних улиц, где на белых порогах домов виднелись
неясные черные фигуры, долетали взрывы  смеха,  вырывавшиеся  из  темноты  и
терявшиеся в  общей  сутолоке.  Из  окон  высовывались  любопытные  женщины;
кумушки, повязанные фуляровыми платками, осмелев,  смотрели,  как  едят  эти
свирепые бунтовщики, как эти кровожадные убийцы ходят по очереди к базарному
насосу и пьют прямо из горсти.
     Пока толпа занимала ратушу, жандармерия, расположенная в двух шагах  от
нее, на улице Кекуэн, выходящей  на  крытый  рынок,  также  перешла  в  руки
народа. Жандармов захватили в  постели  и  обезоружили  в  несколько  минут.
Сильвера и Мьетту напором толпы отнесло в эту сторону. Девушку, которая  все
еще прижимала  к  груди  знамя,  притиснули  к  стене  казармы,  а  Сильвер,
увлеченный людским потоком,  проник  внутрь  здания.  Он  помогал  товарищам
вырывать у жандармов карабины,  которые  те  успели  схватить.  Разъяренный,
опьяненный общим порывом, он напал на высокого жандарма по  имени  Ренгад  и
несколько минут боролся с  ним.  Наконец  юноше  удалось  быстрым  движением
выхватить карабин. Ствол ружья сильно ударил Ренгада  в  лицо  и  вышиб  ему
правый  глаз.  Хлынула  кровь  и  обрызгала  руки  Сильвера,  который  сразу
отрезвел. Он взглянул на свои пальцы, - выронил  ружье  и  пустился  бежать,
потеряв голову, махая руками, чтобы стряхнуть с них кровь.
     - Ты ранен? - вскрикнула Мьетта.
     - Нет, нет, - ответил он сдавленным голосом, - я сейчас убил жандарма.
     - Он умер?
     - Не знаю, у него все лицо в крови. Уйдем поскорее!
     Он потащил ее за собой. Дойдя до рынка, он усадил девушку  на  каменную
скамью и сказал, чтобы она ждала его здесь. Он не сводил глаз со своих рук и
что-то бормотал. Мьетта поняла, наконец, из  его  бессвязных  слов,  что  он
хочет перед уходом попрощаться с бабушкой.