|
уши и научил бы вас уважать старших!
Этого было достаточно, чтобы вызвать самые решительные действия. Долгий
гул прокатился по толпе, и она ринулась к дверям мэрии. Оторопевший г-н
Гарсонне поспешил уйти с балкона, умоляя Сикардо быть благоразумнее, если он
не хочет, чтобы их всех перебили. Не прошло и двух минут, как двери
подались, и толпа хлынула в мэрию; гвардейцев быстро обезоружили; мэра и
остальных чиновников арестовали. Сикардо отказался отдать шпагу, и
начальнику отряда Тюлет, человеку большого хладнокровия, пришлось защищать
его от гнева мятежников. Когда ратуша оказалась во власти республиканцев,
пленников отвели в маленькое кафе на Базарной площади и оставили там под
охраной.
Отряды не должны были проходить через Плассан, но начальники решили,
что людям необходимы пища и отдых. Вместо того чтобы сразу же занять главный
город департамента, колонна отклонилась влево, совершив нечто вроде широкого
обхода, что и погубило ее. Виной всему была неопытность и непростительная
нерешительность импровизированного генерала, командовавшего отрядом.
Повстанцы направлялись к плоскогорью св. Рура, в десяти лье от Плассана, и
перспектива долгого перехода заставила их войти в город, несмотря на поздний
час - было уже около половины двенадцатого.
Когда г-н Гарсонне узнал, что армия нуждается в продовольствии, он
вызвался доставить припасы. В этих трудных обстоятельствах он проявил тонкое
понимание положения. Необходимо было во что бы то ни стало накормить три
тысячи голодных людей; нельзя допустить, чтобы горожане, проснувшись,
увидали, что повстанцы сидят на тротуарах, вдоль улиц; если мятежники уйдут
до рассвета, то они пройдут по спящему городу, как дурной сон, как кошмар,
который рассеется с зарей. Г-н Гарсонне, оставаясь под арестом, в
сопровождении двух стражников отправился стучать в двери булочных и приказал
распределить между повстанцами все продукты, какие мог достать.
К часу ночи три тысячи человек, сидя на земле, ели, поставив ружья и
косы между ногами. Базарная площадь и площадь Ратуши превратились в огромные
столовые. Несмотря на пронизывающий холод, веселые возгласы проносились в
толпе; отдельные группы людей четко вырисовывались в ярком свете луны.
Бедняги, проголодавшись, с удовольствием поедали свои порции, дуя на
окоченевшие пальцы; а из соседних улиц, где на белых порогах домов виднелись
неясные черные фигуры, долетали взрывы смеха, вырывавшиеся из темноты и
терявшиеся в общей сутолоке. Из окон высовывались любопытные женщины;
кумушки, повязанные фуляровыми платками, осмелев, смотрели, как едят эти
свирепые бунтовщики, как эти кровожадные убийцы ходят по очереди к базарному
насосу и пьют прямо из горсти.
Пока толпа занимала ратушу, жандармерия, расположенная в двух шагах от
нее, на улице Кекуэн, выходящей на крытый рынок, также перешла в руки
народа. Жандармов захватили в постели и обезоружили в несколько минут.
Сильвера и Мьетту напором толпы отнесло в эту сторону. Девушку, которая все
еще прижимала к груди знамя, притиснули к стене казармы, а Сильвер,
увлеченный людским потоком, проник внутрь здания. Он помогал товарищам
вырывать у жандармов карабины, которые те успели схватить. Разъяренный,
опьяненный общим порывом, он напал на высокого жандарма по имени Ренгад и
несколько минут боролся с ним. Наконец юноше удалось быстрым движением
выхватить карабин. Ствол ружья сильно ударил Ренгада в лицо и вышиб ему
правый глаз. Хлынула кровь и обрызгала руки Сильвера, который сразу
отрезвел. Он взглянул на свои пальцы, - выронил ружье и пустился бежать,
потеряв голову, махая руками, чтобы стряхнуть с них кровь.
- Ты ранен? - вскрикнула Мьетта.
- Нет, нет, - ответил он сдавленным голосом, - я сейчас убил жандарма.
- Он умер?
- Не знаю, у него все лицо в крови. Уйдем поскорее!
Он потащил ее за собой. Дойдя до рынка, он усадил девушку на каменную
скамью и сказал, чтобы она ждала его здесь. Он не сводил глаз со своих рук и
что-то бормотал. Мьетта поняла, наконец, из его бессвязных слов, что он
хочет перед уходом попрощаться с бабушкой.
|
|