узнал, что отряд возвратился, ведя с собой несколько сот пленных, он вскочил
с постели, дрожа от лихорадки, рискуя жизнью в  суровый  декабрьский  холод.
Как только он вышел,  рана  его  открылась,  и  повязка,  скрывавшая  пустую
глазницу, оросилась кровью; красные струйки стекали по щеке и усам. Страшный
в своем немом гневе,  с  бледным  лицом,  повязанным  кровавой  тряпкой,  он
обходил ряды пленников, пристально вглядываясь каждому  в  лицо.  Он  рыскал
взад и вперед, то и дело наклоняясь, пугая  самых  стойких  своим  внезапным
появлением. Вдруг он закричал: - Ага, попался, разбойник!
     Он схватил Сильвера за плечо. Бледный, как  смерть,  Сильвер,  сидя  на
бревне,  с  кротким  и  бессмысленным  видом  пристально  смотрел  вдаль,  в
свинцовый сумрак. Этот пустой взгляд появился у него с уходом  из  Сен-Рура.
Дорогой, на  протяжении  долгих  лье,  когда  солдаты  прикладами  подгоняли
пленных, он проявлял детскую кротость.  Весь  в  пыли,  умирая  от  жажды  и
усталости,  он  брел  молча,  как  покорное  животное  в  стаде  под  кнутом
погонщика. Он думал о Мьетте. Он видел, как она лежит с устремленными в небо
глазами, на знамени, под деревьями. Последние три дня он ничего, кроме  нее,
не видел. И сейчас в сгущающемся сумраке он видел ее.
     Ренгад обратился к офицеру, который не мог найти среди солдат охотников
расстреливать.
     - Этот негодяй выбил мне глаз, - сказал он,  указывая  на  Сильвера.  -
Дайте мне его. Для вас же лучше.
     Офицер молча отошел с безучастным видом,  сделав  неопределенный  жест.
Жандарм понял, что человека отдали ему.
     - Ну, вставай! - сказал он, встряхивая юношу.
     У Сильвера, как и у остальных, был товарищ по плену. Он был привязан за
руку к крестьянину из  Пужоля,  по  имени  Мург,  человеку  лет  пятидесяти,
которого палящее солнце и суровый  труд  земледельца  превратили  в  рабочую
скотину. Сгорбленный, с заскорузлыми руками и плоским лицом, он часто моргал
и, казалось, совсем отупел; у него был упрямый, недоверчивый вид  животного,
привыкшего к побоям. Он пошел за другими, вооружившись  вилами,  потому  что
пошла вся его деревня; но он никак не сумел бы объяснить, что заставило  его
пуститься по большим дорогам. Когда его взяли в плен, он уже совсем перестал
что-либо понимать. Он смутно думал, что его ведут домой. Он удивился,  когда
его связали; теперь, видя, что на него глядит столько людей, он  совсем  был
ошеломлен и потерял голову. Он говорил только на местном наречии и не понял,
чего хочет от него жандарм. Он повернул к нему свое грубое  лицо,  с  трудом
соображая; наконец, решив, что у него спрашивают, откуда он  родом,  ответил
хриплым голосом:
     - Я из Пужоля.
     В толпе пробежал смех. Послышались голоса:
     - Отвяжите крестьянина!
     - Чего там! - возразил Ренгад. - Чем больше передавят этих  гадов,  тем
лучше. Раз они вместе, пусть вместе и идут.
     Раздался ропот.
     Жандарм взглянул на толпу, и при виде его ужасного, окровавленного лица
зеваки  расступились.  Какой-то  маленький,  чистенький  буржуа  ушел  было,
заявив, что если останется еще,  то  не  сможет  обедать.  Но  услыхав,  как
мальчишки, узнавшие Сильвера, заговорили  о  девушке  в  красном,  маленький
буржуа вернулся взглянуть на любовника  этой  мятежницы  со  знаменем,  этой
твари о которой писали в "Вестнике".
     Сильвер ничего не видел и не слышал. Ренгад схватил его за ворот. Тогда
он встал, вынуждая встать и Мурга.
     - Идем, - сказал жандарм, - мы живо покончим.
     И Сильвер узнал кривого. Он улыбнулся. Должно  быть,  он  понял.  Потом
отвернулся. Кривой, его усы, которые  свернувшаяся  кровь  покрыла  зловещим
инеем, вызвали в нем острую жалость. Ему хотелось умереть тихо и кротко.  Он
старался не встречаться взглядом с единственным глазом  Ренгада,  сверкавшим
на белом фоне повязки. И юноша сам направился в глубину пустыря св. Митра, в
узкий проход между грудами досок. Мург следовал за ним.
     Мрачный пустырь  раскинулся  под  желтым  небом.  Медно-красные  облака