|
узнал, что отряд возвратился, ведя с собой несколько сот пленных, он вскочил
с постели, дрожа от лихорадки, рискуя жизнью в суровый декабрьский холод.
Как только он вышел, рана его открылась, и повязка, скрывавшая пустую
глазницу, оросилась кровью; красные струйки стекали по щеке и усам. Страшный
в своем немом гневе, с бледным лицом, повязанным кровавой тряпкой, он
обходил ряды пленников, пристально вглядываясь каждому в лицо. Он рыскал
взад и вперед, то и дело наклоняясь, пугая самых стойких своим внезапным
появлением. Вдруг он закричал: - Ага, попался, разбойник!
Он схватил Сильвера за плечо. Бледный, как смерть, Сильвер, сидя на
бревне, с кротким и бессмысленным видом пристально смотрел вдаль, в
свинцовый сумрак. Этот пустой взгляд появился у него с уходом из Сен-Рура.
Дорогой, на протяжении долгих лье, когда солдаты прикладами подгоняли
пленных, он проявлял детскую кротость. Весь в пыли, умирая от жажды и
усталости, он брел молча, как покорное животное в стаде под кнутом
погонщика. Он думал о Мьетте. Он видел, как она лежит с устремленными в небо
глазами, на знамени, под деревьями. Последние три дня он ничего, кроме нее,
не видел. И сейчас в сгущающемся сумраке он видел ее.
Ренгад обратился к офицеру, который не мог найти среди солдат охотников
расстреливать.
- Этот негодяй выбил мне глаз, - сказал он, указывая на Сильвера. -
Дайте мне его. Для вас же лучше.
Офицер молча отошел с безучастным видом, сделав неопределенный жест.
Жандарм понял, что человека отдали ему.
- Ну, вставай! - сказал он, встряхивая юношу.
У Сильвера, как и у остальных, был товарищ по плену. Он был привязан за
руку к крестьянину из Пужоля, по имени Мург, человеку лет пятидесяти,
которого палящее солнце и суровый труд земледельца превратили в рабочую
скотину. Сгорбленный, с заскорузлыми руками и плоским лицом, он часто моргал
и, казалось, совсем отупел; у него был упрямый, недоверчивый вид животного,
привыкшего к побоям. Он пошел за другими, вооружившись вилами, потому что
пошла вся его деревня; но он никак не сумел бы объяснить, что заставило его
пуститься по большим дорогам. Когда его взяли в плен, он уже совсем перестал
что-либо понимать. Он смутно думал, что его ведут домой. Он удивился, когда
его связали; теперь, видя, что на него глядит столько людей, он совсем был
ошеломлен и потерял голову. Он говорил только на местном наречии и не понял,
чего хочет от него жандарм. Он повернул к нему свое грубое лицо, с трудом
соображая; наконец, решив, что у него спрашивают, откуда он родом, ответил
хриплым голосом:
- Я из Пужоля.
В толпе пробежал смех. Послышались голоса:
- Отвяжите крестьянина!
- Чего там! - возразил Ренгад. - Чем больше передавят этих гадов, тем
лучше. Раз они вместе, пусть вместе и идут.
Раздался ропот.
Жандарм взглянул на толпу, и при виде его ужасного, окровавленного лица
зеваки расступились. Какой-то маленький, чистенький буржуа ушел было,
заявив, что если останется еще, то не сможет обедать. Но услыхав, как
мальчишки, узнавшие Сильвера, заговорили о девушке в красном, маленький
буржуа вернулся взглянуть на любовника этой мятежницы со знаменем, этой
твари о которой писали в "Вестнике".
Сильвер ничего не видел и не слышал. Ренгад схватил его за ворот. Тогда
он встал, вынуждая встать и Мурга.
- Идем, - сказал жандарм, - мы живо покончим.
И Сильвер узнал кривого. Он улыбнулся. Должно быть, он понял. Потом
отвернулся. Кривой, его усы, которые свернувшаяся кровь покрыла зловещим
инеем, вызвали в нем острую жалость. Ему хотелось умереть тихо и кротко. Он
старался не встречаться взглядом с единственным глазом Ренгада, сверкавшим
на белом фоне повязки. И юноша сам направился в глубину пустыря св. Митра, в
узкий проход между грудами досок. Мург следовал за ним.
Мрачный пустырь раскинулся под желтым небом. Медно-красные облака
|
|