можно еще дать отпор врагу относительно небольшими силами? Если генерал Ауфид так и 
поступит, следует ли это назвать наступлением или это еще оборона?
     Генерал Ауфид назвал это обороной, неожиданно перешел с многочисленными силами 
Евфрат, уничтожил укрепления и машины Требона, продвинулся до реки Белихус. Здесь 
стояли, на другом берегу реки, парфянские латники, отборные войска, половина 
кавалерийского полка. Подобно римлянам и по тем же 
основаниям парфяне также получили приказ ограничиться обороной. Они поэтому не нападали, 
но стояли мощной железной стеной.
     Полковника Фронтона мучило любопытство профессионала, ему хотелось 
взглянуть на приготовления Требона к осаде. Пользуясь странным нейтралитетом, который все 
еще соблюдала Эдесса по отношению к его особе, он получил при поддержке Варрона пропуск.
     Как раз в то утро, когда Ауфид предпринял свою атаку, Фронтон под видом 
любознательного путешественника верхом объезжал окрестности Суры. На одном из 
возвышений к западу от Белихуса он присоединился к маленькому отряду войск Требона. Это 
были части из эдесского гарнизона под командованием некоего лейтенанта Люция. 
Отряд был отброшен сюда в результате атаки Ауфида.
     Полковник Фронтон придержал коня, остановился на маленьком возвышении, наблюдал, 
смотрел. Долина под ним лежала в тумане, атака Ауфида, действия его войск и войск 
неприятеля превратили всю местность в сплошное облако пыли, в котором двигались 
бесформенные людские массы. Но у Фронтона был зоркий глаз, и он видел отчетливо 
все. Он видел, что нападение Ауфида 
создало положение, описанное им в «Учебнике военного искусства», определенное тактическое 
положение, которое давало возможность армии Б, в данном случае Требону, отрезать 
противника А, в данном случае Ауфида, от его базы, в данном случае — от крепости Суры. При 
удаче крепость, лишенная своих лучших сил, приводилась такой атакой 
в состояние, когда ее легко 
можно было взять штурмом. Бездарный Требон, разумеется, не изучал «Учебника», не понял 
этой великолепной возможности и не использовал ее.
     У Фронтона забилось сердце. Тут был случай на ярком примере доказать правильность 
одной из смелых новейших теорий его «Учебника» — противники называли их дерзкими. 
Войска Ауфида еще стояли на этом берегу Белихуса. Дальше они не двинутся. На парфян они 
не нападут. Они достигли своей цели, разрушили укрепления и машины, они вернутся в Суру с 
некоторой добычей, в полном порядке, удовлетворенные. Теперь 
надо их атаковать, несмотря на ничтожные, до смешного ничтожные 
силы, надо броситься на них с тыла, 
одновременно основной массой обрушиться с обоих флангов. Это та возможность, которой он 
всю жизнь жаждал, второй раз она не дастся ему в руки. В его распоряжении еще десять минут. 
Ибо через десять, может быть, даже через пять минут Ауфид 
даст сигнал к «медленному отступлению», и тогда уже будет слишком поздно.
     Фронтон сидел на коне, не шевелясь, со спокойным лицом, хотя каждый нерв его дрожал 
от напряжения. «Спокойствие, Фронтон, — приказал он себе. — Не будь безумцем. Фронтон. 
Тебе минуло сорок восемь, и ты всю свою жизнь не изменял разуму. Не изменяй ему и на этот 
раз. Не изменяй ему только пять или десять минут. Тогда искушение пройдет. Не 
рискуй годами хорошей жизни, которые у тебя впереди, своей прекрасной 
старостью. Не бросай на ветер всего, что с трудом добыто, вырвано у 
судьбы за эти сорок восемь лет».
     Было без семнадцати минут одиннадцать, когда Фронтон говорил себе эти слова. Без 
пятнадцати одиннадцать он обратился к молодому офицеру, который командовал отрядом:
     — У вас хорошее зрение, лейтенант Люций? Можете вы разглядеть в этой пыли, что 
происходит?
     Полковника Фронтона не любили, но чрезвычайно уважали, и лицо молодого офицера, 
когда к нему обратился великий стратег, запылало румянцем.
     — У меня хорошее зрение, полковник Фронтон, — ответил он.
     — Видите вы вот это? А это? А это? — И он с молниеносной быстротой, но вместе с тем с 
величайшей точностью очертил ситуацию. Фронтон напал на неглупого человека, лейтенант 
Люций понял его. Он понял, как неповторима эта возможность, он смотрел в рот полковника, 
возбужденный, счастливый.
     — Хотите вы доверить мне ваших людей, лейтенант Люций? — спросил его, наконец, 
полковник, и в тоне его вопроса было столько повелительного, гипнотизирующего, что Люций 
без колебания ответил официальной формулой: