|
можно еще дать отпор врагу относительно небольшими силами? Если генерал Ауфид так и
поступит, следует ли это назвать наступлением или это еще оборона?
Генерал Ауфид назвал это обороной, неожиданно перешел с многочисленными силами
Евфрат, уничтожил укрепления и машины Требона, продвинулся до реки Белихус. Здесь
стояли, на другом берегу реки, парфянские латники, отборные войска, половина
кавалерийского полка. Подобно римлянам и по тем же
основаниям парфяне также получили приказ ограничиться обороной. Они поэтому не нападали,
но стояли мощной железной стеной.
Полковника Фронтона мучило любопытство профессионала, ему хотелось
взглянуть на приготовления Требона к осаде. Пользуясь странным нейтралитетом, который все
еще соблюдала Эдесса по отношению к его особе, он получил при поддержке Варрона пропуск.
Как раз в то утро, когда Ауфид предпринял свою атаку, Фронтон под видом
любознательного путешественника верхом объезжал окрестности Суры. На одном из
возвышений к западу от Белихуса он присоединился к маленькому отряду войск Требона. Это
были части из эдесского гарнизона под командованием некоего лейтенанта Люция.
Отряд был отброшен сюда в результате атаки Ауфида.
Полковник Фронтон придержал коня, остановился на маленьком возвышении, наблюдал,
смотрел. Долина под ним лежала в тумане, атака Ауфида, действия его войск и войск
неприятеля превратили всю местность в сплошное облако пыли, в котором двигались
бесформенные людские массы. Но у Фронтона был зоркий глаз, и он видел отчетливо
все. Он видел, что нападение Ауфида
создало положение, описанное им в «Учебнике военного искусства», определенное тактическое
положение, которое давало возможность армии Б, в данном случае Требону, отрезать
противника А, в данном случае Ауфида, от его базы, в данном случае — от крепости Суры. При
удаче крепость, лишенная своих лучших сил, приводилась такой атакой
в состояние, когда ее легко
можно было взять штурмом. Бездарный Требон, разумеется, не изучал «Учебника», не понял
этой великолепной возможности и не использовал ее.
У Фронтона забилось сердце. Тут был случай на ярком примере доказать правильность
одной из смелых новейших теорий его «Учебника» — противники называли их дерзкими.
Войска Ауфида еще стояли на этом берегу Белихуса. Дальше они не двинутся. На парфян они
не нападут. Они достигли своей цели, разрушили укрепления и машины, они вернутся в Суру с
некоторой добычей, в полном порядке, удовлетворенные. Теперь
надо их атаковать, несмотря на ничтожные, до смешного ничтожные
силы, надо броситься на них с тыла,
одновременно основной массой обрушиться с обоих флангов. Это та возможность, которой он
всю жизнь жаждал, второй раз она не дастся ему в руки. В его распоряжении еще десять минут.
Ибо через десять, может быть, даже через пять минут Ауфид
даст сигнал к «медленному отступлению», и тогда уже будет слишком поздно.
Фронтон сидел на коне, не шевелясь, со спокойным лицом, хотя каждый нерв его дрожал
от напряжения. «Спокойствие, Фронтон, — приказал он себе. — Не будь безумцем. Фронтон.
Тебе минуло сорок восемь, и ты всю свою жизнь не изменял разуму. Не изменяй ему и на этот
раз. Не изменяй ему только пять или десять минут. Тогда искушение пройдет. Не
рискуй годами хорошей жизни, которые у тебя впереди, своей прекрасной
старостью. Не бросай на ветер всего, что с трудом добыто, вырвано у
судьбы за эти сорок восемь лет».
Было без семнадцати минут одиннадцать, когда Фронтон говорил себе эти слова. Без
пятнадцати одиннадцать он обратился к молодому офицеру, который командовал отрядом:
— У вас хорошее зрение, лейтенант Люций? Можете вы разглядеть в этой пыли, что
происходит?
Полковника Фронтона не любили, но чрезвычайно уважали, и лицо молодого офицера,
когда к нему обратился великий стратег, запылало румянцем.
— У меня хорошее зрение, полковник Фронтон, — ответил он.
— Видите вы вот это? А это? А это? — И он с молниеносной быстротой, но вместе с тем с
величайшей точностью очертил ситуацию. Фронтон напал на неглупого человека, лейтенант
Люций понял его. Он понял, как неповторима эта возможность, он смотрел в рот полковника,
возбужденный, счастливый.
— Хотите вы доверить мне ваших людей, лейтенант Люций? — спросил его, наконец,
полковник, и в тоне его вопроса было столько повелительного, гипнотизирующего, что Люций
без колебания ответил официальной формулой:
|
|