|
говорил:
— Дети, дети.
Полковник Фронтон послал об этом, как и обо всем прочем, рапорт в Антиохию. Он долго
и с любовью отшлифовывал свои сообщения, и они вышли
очень пластичными, сжатыми, четкими, с легким налетом иронии, но безупречно корректными.
Приводя веские основания, он разъяснял, почему он действовал так, а не
иначе. Деловито разбирал вопрос о том, как ему следовало поступить, когда взбунтовались
солдаты: броситься ли на меч или сохранить жизнь для отечества. Описывал свое искушение
вмешаться, умереть смертью героя и скольких усилий стоило ему устоять против этого
искушения, действуя согласно «наказу» Флавиев: в случае сомнений лучше воздержаться, чем
совершить неправильный шаг.
3. СОМНЕНИЯ И ШАНСЫ ФРОНТОНА
События, которые привели к бескровному обезвреживанию римских войск, совершились
очень быстро. Все было уже кончено, когда полковник Фронтон получил наконец ключ к
полному пониманию событий: ему стало известно об обручении Марции с рабом Теренцием.
Он ясно увидел все, до последнего звена. Он понял, что Маллук и
Шарбиль решились на признание императора лишь после того, как связали Варрона этой
железной цепью с Нероном и с собой.
Варрону стоило, вероятно, немалых усилий пойти на это унижение, так же как Марции —
подчиниться отцу. Фронтон задумался. То, что Варрон поставил на карту не только свое
положение и состояние, но и дочь и самого себя, показывало, насколько он верит в удачу своей
затеи. Неужели его Нерон и в самом деле
может иметь успех? Фронтон вспомнил слова, сказанные ему недавно
Варроном в сферистерии, на вилле фабриканта ковров Ниттайи. Вопреки всей его
рассудительности, в нем проснулась давно похороненная
надежда: а вдруг выступление этого Нерона откроет ему возможность претворить в жизнь свои
теории?..
Если первая мысль его была о последствиях, которые может иметь предстоящий брак
Марции для дела его жизни, для его карьеры, то вторая его мысль была о самой Марции.
Полковник Фронтон любил анализировать. Он был крайним себялюбцем и человеком
холодного расчета. Его первая цель состояла в том, чтобы, отслужив срок, на склоне дней
своих, живя беспечно и спокойно работая, закончить свой «Учебник военного искусства».
Второе желание его было — проверить на практике изложенные в этом «Учебнике»
теории. И, отводя им только третье место, за гранью творческой работы, он разрешал
себе личные чувства.
Среди этих чувств, утех стола и постели, смены впечатлений, которую
давали интересные путешествия, радостей, связанных с искусством и литературой, он выше
всего ставил свое влечение к Марции. Он был избалован женщинами, восточные женщины
нравились ему. Но души своей он почти не отдавал им. Он с удовольствием брал их, но сам им
не отдавался. С Марцией дело обстояло иначе. Если бы он не боялся патетических слов, он
предположил бы, что любит ее. Он говорил себе: в Марции его привлекает, вероятно, то, что
она совершенно непохожа на женщин Востока. На протяжении многих сотен километров она
была единственной истой римлянкой; правда, если бы он увидел ее в Риме или в другом месте
— в римском окружении, чары ее,
вероятно, быстро рассеялись бы. Но эти рассудочные оговорки не
помогали, Фронтону. Ее присутствие его волновало. Не менее чем
стратегическими проблемами, он занят был мыслью о тех маленьких, изысканных, весьма
личного характера знаках внимания, которые он мог бы оказать Марции. Он знал Марцию и
решил действовать без поспешности. Он был терпелив по природе, а на Востоке эта черта его
особенно развилась. Он был уверен, что она — римлянка с ног до головы,
судьбой отца поставленная в необходимость жить среди восточных людей, —
когда-нибудь достанется ему. Но как это произойдет, было ему неясно. Он
очень боялся женитьбы, мысль быть связанным с другим человеком
была ему неприятна. Однако, если бы иного средства получить ее не представилось, он готов
был решиться даже на брак.
Оттого, что отец укладывал теперь Марцию в постель к этому Теренцию, положение
резко менялось. На пользу Фронтону или во вред ему? Несомненно строгая чистота Марции,
черты весталки в ней играли немалую роль во влечении Фронтона,
и мысль, что другой насладится ее девственностью, мучила его. Но разве лишение это не
|
|