|
Как бы там ни было, но он должен был отвечать. Он потянулся, принял позу Нерона,
проникся — так ему казалось — духом императора, взял смарагд, стал Нероном и ответил
голосом Нерона:
— "Оставь, мой Аэлий. За окно можно выбрасывать фельдмаршалов или царей, но никак
не голых баб". — Так или приблизительно так должен был ответить тогда император Нерон.
Варрон улыбнулся. Он впервые увидел в руках у Теренция смарагд. Смарагд Нерона был
как будто меньше, но тщательнее и искуснее отшлифован. Кроме
того, подлинный Нерон никогда не пытался бы блистать остроумием в публичном доме.
Наоборот, когда Аэлий хотел выбросить из окна знатную даму
Люцию, он, пьяный, как большинство тех, кто был с ним, зевая, заплетающимся языком,
довольно бессмысленно сказал:
— Пожалуйста, мой Аэлий, делай все, что хочешь. Угощайся, мой славный.
Варрона забавляло и тешило, что Теренций ни в одном положении не мог представить
себе Нерона в будничном виде. Он полагал, что император даже в публичном доме должен
вести себя по-императорски и говорить только о фельдмаршалах и королях.
Теренций еще чувствовал некоторую уверенность, пока сенатор заставлял его отвечать
ему. Но едва договорив последние слова, он непроизвольно опустил смарагд, который он
жестом Нерона подносил к глазам. Он снова стал горшечником
Теренцием и, устремив на Варрона напряженно прищуренный, внимательный взгляд, старался
по лицу его понять, правильно ли отгадал ответ Нерона. Но Варрон лишь улыбнулся. Он так
никогда и не открыл этому «созданию», попало ли оно в цель, а если
промахнулось, то насколько. Он поднялся и сказал, и это было скорее приказом, чем просьбой:
— Если император Нерон думает снова взять власть, то пусть делает это сейчас.
Когда Варрон ушел, Теренций вздохнул полной грудью. Не думая о том, следят за ним
или нет, он принял позу Нерона, вынул смарагд, походкой Нерона прошелся несколько раз по
комнате, голосом Нерона говорил сам с собой, шатался от счастья.
ЧАСТЬ ВТОРАЯ. ВЕРШИНА.
1. О ВЛАСТИ
После аудиенции у царя Маллука Варрону стало ясно, что покуда он не склонит дочь
свою Марцию на брак с «созданием», ему нечего и помышлять о серьезном успехе своей затеи.
Со дня на день, вот уже целую неделю, откладывал он неприятный разговор. Наконец он
решился и приступил к делу.
Белолицая, тонкая, строгая сидела перед ним Марция. Он завел разговор о том, о другом,
ходил вокруг да около. Внезапно взял себя в руки.
— Здесь появился человек, — начал он, — которого все Междуречье считает
императором Нероном. Ты по всей вероятности слышала о нем. Он просит твоей руки.
Марция не спускала глаз с его губ. Она поняла не сразу. И вдруг — поняла. Поняла, что
отец спокойно, точно речь идет о приглашении на ужин, предлагает ей спуститься на
последнюю ступень унижения. Страх и отвращение охватили ее с такой силой, что на
мгновение остановилось сердце. Но она не упала. Она сидела прямо; только побледнела и
ухватилась крепче за ручки кресла. Варрон давно умолк, а она все еще не проронила ни
звука. Она все еще не спускала глаз с его губ, точно ждала, что с них сорвутся еще
какие-то слова. Варрон взглянул на нее, с трудом скрывая гнетущее напряжение.
— Этот человек и в самом деле император Нерон? — спросила она непривычно сухим
голосом.
— Ты знаешь его под именем горшечника Теренция, — ответил не без усилия Варрон.
Марция сжала губы, рот ее стал тонким и острым.
— Если я не ошибаюсь, — сказала она, — то это один из твоих вольноотпущенников. Не
его ли отец был тот раб, который в Риме чинил у нас водопровод и отхожие места?
Она думала: «Почему они не отдали меня в весталки, как хотела этого мать? Я жила бы
теперь в уединении и почете в этом чудесном доме на Священной дороге. На игрищах я сидела
бы на почетном месте в императорской ложе. На празднестве девятого июня я поднималась бы
на Капитолий рядом с императором, чтимая всем народом. И он, отец, не захотел этого. Он
приберег меня, чтобы продать, чтобы получше обстряпать свои грязные, темные дела».
Варрон думал: «Ее мать никогда меня не любила, потому что я женился на ней по расчету,
и она всегда была мне безразлична. Мне наперекор хотела она сделать девочку весталкой и
начинила ей голову всякой дребеденью. Мне следовало подумать о Марции, когда
она была ребенком. Но у меня было слишком мало времени. Девушке с такими понятиями
|
|