иногда, мой Фронтон, заглядывать в ваши мысли. Я знаю поэтому, что вы мечтаете о мудрой, 
приятной старости за письменным столом, о солидном участке земли 
и высокой пенсии; однако я 
знаю и то, что вы понимаете прелесть непредвиденного, красочного, авантюрного или как вам 
это угодно будет назвать. Поэтому вы поймете, что, вопреки всему, и царь Маллук и 
пресловутые «силы» могут поддаться обаянию авантюрного начала и против всякой логики 
признать в «человеке из храма» императора Нерона. Разрешите мне, мой Фронтон, 
попытаться мысленно стать на ваше место и в качестве Фронтона рассудить, как 
следовало бы в таком случае поступить командующему римским гарнизоном, чтобы действия 
его были разумными.
     — Слушаю вас, — откликнулся, улыбаясь, Фронтон — нога его в белой с 
желтым сандалии по-прежнему играла мячом, Варрон стал перечислять возможности:
     — Вы могли бы, во-первых, поступить, как бравый солдат, и, не думая о себе, попросту 
попытаться силой взять Теренция. Но чем бы это кончилось? Царь Маллук, однажды признав 
«Нерона», не потерпел бы насилия над ним, и вам, при всех ваших военных талантах, не 
удалось бы с вашими пятью сотнями сломить его десятитысячное войско. 
Вы героически погибли бы — образец доблести, герой из школьной хрестоматии. Дергунчик, 
со своей стороны, не счел бы для себя возможным оставить безнаказанной гибель гарнизона в 
Эдессе и вынужден был бы «действовать решительно». Парфянский царь Артабан опять-таки 
не мог бы равнодушно взирать на римские войска, переходящие через Евфрат, и, возможно, ему 
удалось бы под видом великой оборонительной войны 
избавиться от своего соперника Пакора и объединить парфян. В результате, следовательно, 
была бы новая война с парфянами.
     — Допускаю, — ответил Фронтон. — Но все эти соображения должны обсуждаться 
министрами в Риме или наместниками в Антиохии. Я же, мой Варрон, солдат. И как солдату 
мне в изложенном вами случае осталось бы лишь умереть героической смертью. Но пока 
давайте играть дальше.
     Он встряхнул кубок с костяшками, опрокинул его.
     — Вам начинать, мой Варрон, — сказал он.
     — На этот раз вы здорово меня обработали, — признался Фронтон по окончании седьмого 
тура.
     Варрон улыбнулся и поблагодарил его. Фронтон выиграл пять туров. Он — всего два.
     — Разрешите мне теперь, — сказал он, отдышавшись, — вообразить себя на месте царя 
Маллука. Эдесса, несомненно, по крайней мере, не меньше, чем Рим, 
заинтересована в том, чтобы избежать вооруженного столкновения. Поэтому царь Маллук 
постарался бы, вероятно, предоставить командующему гарнизоном все возможности без какого 
бы то ни было прегрешения против дисциплины соблюсти строгую корректность и в то же 
время не выступить.
     — Крепче, крепче, — подбодрял Фронтон каппадокийца, который массировал его, и, 
повернувшись к Варрону, спросил: — Это все предположения?
     — Само собой, — поспешно заверил Варрон своего партнера. — Я лишь теоретически 
задаюсь вопросом, как бы следовало поступить командующему римским гарнизоном в том 
случае, если бы царь Маллук или кто-нибудь другой совершили бы последнюю попытку 
восстановить на Востоке политику Нерона. Следовало ли бы ему 
ценой своей жизни заранее обречь эту попытку на неудачу, исполнить свой 
«долг», умереть героической смертью и втянуть империю в войну; либо, — Варрон чуть 
улыбнулся, — держаться «наказа», без сомнения хорошо усвоенного 
Фронтоном, офицером императора Флавия — «в случае сомнения лучше воздержаться, чем 
сделать ложный шаг» — и, повинуясь наказу, уберечь империю от войны с парфянами.
     Фронтон дружелюбно разглядывал разгорячившегося Варрона.
     — Как глубоко принимаете вы к сердцу этот теоретический вопрос, — сказал он.
     — Такого теоретика, как вы, это удивляет? — ответил Варрон. — По-моему, это очень 
интересная проблема. Кто достойнее: тот ли, кто в таких условиях готов героически, в ущерб 
делу, умереть, или тот, кто не героически, но корректно, не слишком 
сопротивляясь, подчиняется необходимости соблюсти нейтралитет?
     Фронтон легким дружеским жестом положил руку на плечо Варрону.
     — Право же, мой Варрон, напрасно вы тратите столько душевной энергии на разрешение 
подобных теоретических вопросов, — сказал он тепло. — Но так как, по вашим словам, вы уже 
однажды заглянули в меня, то разрешите мне 
перед вами еще больше раскрыться. Я всегда стремился вести жизнь красочную,