|
иногда, мой Фронтон, заглядывать в ваши мысли. Я знаю поэтому, что вы мечтаете о мудрой,
приятной старости за письменным столом, о солидном участке земли
и высокой пенсии; однако я
знаю и то, что вы понимаете прелесть непредвиденного, красочного, авантюрного или как вам
это угодно будет назвать. Поэтому вы поймете, что, вопреки всему, и царь Маллук и
пресловутые «силы» могут поддаться обаянию авантюрного начала и против всякой логики
признать в «человеке из храма» императора Нерона. Разрешите мне, мой Фронтон,
попытаться мысленно стать на ваше место и в качестве Фронтона рассудить, как
следовало бы в таком случае поступить командующему римским гарнизоном, чтобы действия
его были разумными.
— Слушаю вас, — откликнулся, улыбаясь, Фронтон — нога его в белой с
желтым сандалии по-прежнему играла мячом, Варрон стал перечислять возможности:
— Вы могли бы, во-первых, поступить, как бравый солдат, и, не думая о себе, попросту
попытаться силой взять Теренция. Но чем бы это кончилось? Царь Маллук, однажды признав
«Нерона», не потерпел бы насилия над ним, и вам, при всех ваших военных талантах, не
удалось бы с вашими пятью сотнями сломить его десятитысячное войско.
Вы героически погибли бы — образец доблести, герой из школьной хрестоматии. Дергунчик,
со своей стороны, не счел бы для себя возможным оставить безнаказанной гибель гарнизона в
Эдессе и вынужден был бы «действовать решительно». Парфянский царь Артабан опять-таки
не мог бы равнодушно взирать на римские войска, переходящие через Евфрат, и, возможно, ему
удалось бы под видом великой оборонительной войны
избавиться от своего соперника Пакора и объединить парфян. В результате, следовательно,
была бы новая война с парфянами.
— Допускаю, — ответил Фронтон. — Но все эти соображения должны обсуждаться
министрами в Риме или наместниками в Антиохии. Я же, мой Варрон, солдат. И как солдату
мне в изложенном вами случае осталось бы лишь умереть героической смертью. Но пока
давайте играть дальше.
Он встряхнул кубок с костяшками, опрокинул его.
— Вам начинать, мой Варрон, — сказал он.
— На этот раз вы здорово меня обработали, — признался Фронтон по окончании седьмого
тура.
Варрон улыбнулся и поблагодарил его. Фронтон выиграл пять туров. Он — всего два.
— Разрешите мне теперь, — сказал он, отдышавшись, — вообразить себя на месте царя
Маллука. Эдесса, несомненно, по крайней мере, не меньше, чем Рим,
заинтересована в том, чтобы избежать вооруженного столкновения. Поэтому царь Маллук
постарался бы, вероятно, предоставить командующему гарнизоном все возможности без какого
бы то ни было прегрешения против дисциплины соблюсти строгую корректность и в то же
время не выступить.
— Крепче, крепче, — подбодрял Фронтон каппадокийца, который массировал его, и,
повернувшись к Варрону, спросил: — Это все предположения?
— Само собой, — поспешно заверил Варрон своего партнера. — Я лишь теоретически
задаюсь вопросом, как бы следовало поступить командующему римским гарнизоном в том
случае, если бы царь Маллук или кто-нибудь другой совершили бы последнюю попытку
восстановить на Востоке политику Нерона. Следовало ли бы ему
ценой своей жизни заранее обречь эту попытку на неудачу, исполнить свой
«долг», умереть героической смертью и втянуть империю в войну; либо, — Варрон чуть
улыбнулся, — держаться «наказа», без сомнения хорошо усвоенного
Фронтоном, офицером императора Флавия — «в случае сомнения лучше воздержаться, чем
сделать ложный шаг» — и, повинуясь наказу, уберечь империю от войны с парфянами.
Фронтон дружелюбно разглядывал разгорячившегося Варрона.
— Как глубоко принимаете вы к сердцу этот теоретический вопрос, — сказал он.
— Такого теоретика, как вы, это удивляет? — ответил Варрон. — По-моему, это очень
интересная проблема. Кто достойнее: тот ли, кто в таких условиях готов героически, в ущерб
делу, умереть, или тот, кто не героически, но корректно, не слишком
сопротивляясь, подчиняется необходимости соблюсти нейтралитет?
Фронтон легким дружеским жестом положил руку на плечо Варрону.
— Право же, мой Варрон, напрасно вы тратите столько душевной энергии на разрешение
подобных теоретических вопросов, — сказал он тепло. — Но так как, по вашим словам, вы уже
однажды заглянули в меня, то разрешите мне
перед вами еще больше раскрыться. Я всегда стремился вести жизнь красочную,
|
|