Через две недели он написал в Антиохию, что как ни почетно для недостойного Шарбиля 
приглашение западного господина, он, к сожалению, не может его принять. Сейчас как раз та 
пора, когда священные рыбы в пруде богини Тараты мечут икру. Для 
верховного жреца нет никакой возможности покинуть территорию богини в столь 
значительный момент, не разгневав ее и не накликав несчастья на всю страну.
     До сих пор Цейон смеялся над дешевым провинциальным фарсом, который разыгрывал 
там этот мелкий римский мошенник, этот горшечник, бывший раб. Теперь он пришел в ярость 
от этого насмешливого и упорного сопротивления эдесских князьков.
     — Действовать решительно, — мысленно сказал он, скрежеща зубами, когда получил 
отрицательный ответ от Шарбиля. — Послать солдат в Эдессу, шесть тысяч, восемь тысяч. 
Тогда мы поглядим, куда денется богиня Тарата с ее рыбами и прочей дрянью.
     Тем не менее, он многому уже научился за время пребывания своего на 
Востоке и поэтому быстро справился с припадком гнева. Нельзя было рисковать занятием 
Месопотамии и войной с Артабаном только для того, чтобы завладеть этим смехотворным 
Теренцием. Против змеиной изворотливости и цветистого лукавства 
восточных негодяев можно было действовать только окольными дипломатическими 
путями. Он начал понимать, что выступление Теренция, пожалуй, нечто большее, чем трюк 
мошенника; за ним, возможно, 
стоят более могущественные силы, какие-нибудь парфянские сановники. Пожалуй, Варрон не 
был неправ, советуя признать Артабана. Жалко, что он, Цейон, был с ним несколько резок. Как 
ни трудно выносить поведение этого человека, он теперь охотно посоветовался бы с ним. 
Он обрадовался, когда сенатор, наконец, снова показался в 
губернаторском дворце: Варрон давно уже не подавал о себе вести, по-видимому, обиженный 
тем, что вопреки его совету, признан был Пакор.
     — Хорошенькие дела творятся в нашей Эдессе, — весело сказал губернатор в легком 
светском тоне. — Вы осведомлены, мой Варрон?
     — Да, — ответил Варрон, — мой управляющий Ленеус прислал мне обстоятельный 
доклад.
     — Вот он, ваш Восток, — с деланным добродушием проворчал Цейон.
     — Ведь я же сразу сказал вам, — спокойно, но не без оттенка серьезности в голосе, 
заметил Варрон, — следовало стать на сторону Артабана.
     — Вы и в самом деле думаете, — спросил губернатор, но теперь он уже 
оставил свой легкий тон и сидел неестественно прямо, — что между претендентом Артабаном и 
этим мошенником существует какая-нибудь связь?
     — Ведь это же ясно, как день. — Варрон пожал плечами. — Правители Эдессы не могут 
мирно ужиться с вами после тяжелого удара, который вы нанесли им, признав Пакора. Без 
попустительства эдесских властей история с Лже-Нероном не могла бы зайти так далеко.
     — Какой интерес эдесским властям, — опять спросил Цейон, — помогать этому мелкому 
мошеннику?
     — Эдесские власти, — спокойно объяснил ему Варрон, — заинтересованы в претенденте 
Теренции точно в такой же мере, в какой вы заинтересованы в 
претенденте Пакоре. Хотят создать для вас неудобное положение. По-видимому, это удалось.
     Цейон намеревался спокойно выслушать Варрона, попросить у него совета, как римлянин 
у римлянина, и на этот раз обдумать его совет без всякой задней мысли и, по возможности, 
последовать этому совету. Но он ничего не мог с собой поделать — в нем поднималось все 
более острое раздражение при виде своего собеседника, который сидел против него в такой 
удобной позе, с видом превосходства, скрестив ноги, высказывая вещи, которые, к сожалению, 
были настолько же верны, насколько неприятны. «Конечно, надо было стать на сторону 
Артабана, — думал Цейон. — Ведь на этом проклятом Востоке надо всегда идти самыми 
извилистыми путями, самыми кривыми. Прямой, порядочный человек, вроде меня, не может 
здесь преуспевать. Вокруг тебя дремучий лес, и если ты своим добрым римским мечом 
расчистишь себе дорогу, то, глядишь, опять оказываешься перед новой чащей, и позади тебя 
вырос новый лес. Ясно, что на такой почве Варрон, этот негодяй, этот стареющий бездельник, 
скорее добьется успеха. Кроме того, у него было достаточно времени, чтобы 
акклиматизироваться».
     — Впрочем, — сказал Варрон, — царю Маллуку и первосвященнику Шарбилю в самом 
деле не легко было бы выступить против человека в храме Тараты, даже если бы на то была их 
добрая воля. Все население по ту сторону Евфрата убеждено, что человек этот — император 
Нерон.
     — Так доносят и мне, — недовольно признался Цейон. — Но я не могу себе этого