Артабан же с той тихой, обаятельной вежливостью, которая снискала ему любовь его 
народа, сказал сердечно:
     — Благодарю вас за то, что вы решились принять мое предложение. А мне всегда 
доставит радость взглянуть на письмо, с которым великий Вологез обратился к вам и которое 
вы любезно предоставили мне. Гостеприимство — приятный для меня долг, вдвойне приятный 
по отношению к вам, и мне очень не хотелось нарушить его. Но скажите сами, мой Варрон, мог 
ли бы я, поведи вы себя неразумно, соблюсти законы гостеприимства, которые бы в этом 
случае угрожали столь высокому делу, как сохранение мира?
     И Варрон, внутренне ликуя, счастливый таким исходом, великодушно подтвердил:
     — И на Западе и на Востоке может быть на этот счет одно лишь мнение: было бы 
преступно при таких условиях блюсти гостеприимство. Я восхищен милосердной мудростью 
вашего величества, нашедшей выход.
     Царь не старался скрыть свое удовлетворение.
     — Да, — весело заключил он, — это очень приятно, что мы все же изловчились и нашли 
способ, как соединить законы политической мудрости с законами гостеприимства.
     Он сказал: «изловчились», и это народное выражение странно прозвучало на его ломаном 
греческом языке. Варрон же ласково и радостно рассмеялся; еще немного — и он похлопал бы 
царя по плечу.
     
     15. ВАРРОН БЕЖИТ НА ВОСТОК 
     На следующий день после беседы с царем Варрону доставлен был с нарочным приговор 
сената по поводу его жалобы на двойное обложение. Тот же нарочный одновременно принес 
ему запечатанный мешок с шестью тысячами сестерций, шестьюдесятью 
золотыми монетами. Варрон, глубоко обрадованный, прочел приговор, распечатал 
мешок, набрал пригоршню золота, пропустил монеты между пальцев. Потом он спросил у 
нарочного, не возьмет ли тот письмо, чтобы на обратном пути через Антиохию доставить его 
Цейону, и дал ему на чай весь мешок с шестьюдесятью золотыми монетами.
     И вот он пишет свое последнее письмо на Запад.
     
    "Разве мы с вами, мой Цейон, не поступили оба, несмотря на наши пятьдесят лет, 
как незрелые юнцы? Игра кончена. Это была глупая игра, мы оба проиграли. 
Выиграли другие.
    Я исчезаю навсегда, мой Цейон, и вы избавляетесь от человека, придумавшего 
прозвище Дергунчик. Но я солгал бы, впрочем, если бы сказал, что раскаиваюсь; да, и 
сейчас еще, накануне исчезновения, я улыбаюсь, вспоминая вас и ваше прозвище.
    Наша игра стоила мне дорого. В приложении к этому письму вы найдете точный 
подсчет, сколько именно. Вы видите: это почти все, чем я владел. Я ничего не 
оставляю здесь, кроме моей дочери. В том состоянии, до которого я довел ее, она 
представляет собой малоприятную даму. Но Востока она никогда не любила, и я 
очень прошу вас, мой Цейон, принять в ней участие и доставить ее в Италию. Сделав 
это, вы очень бы утешили меня. В конце концов игра наша велась вокруг этих шести 
тысяч сестерций, и формально вы проиграли.
    Я никогда не питал к вам ненависти, мой Люций, и думаю, что в глубине души и 
вы относитесь ко мне неплохо. Примите же последнюю улыбку и искренние 
пожелания от вашего Варрона".
     
     К письму он приложил расписку на шесть тысяч сестерций со счетом прибыли и убытка 
на оборотной стороне. Последней статьей в графе «Убыток» значилось: «Варрон исчез».
     И он стал готовиться к уходу в бродяжничество.
     В последний раз он открыл душу перед западным человеком — перед Марцией. Он сказал 
Марции, белолицей и прямой, что она будет пользоваться у Артабана добрым и верным 
покровительством. Если же она хочет вернуться на Запад в Рим, она сможет сделать и это; 
деньги ей обеспечены, к ней, вероятно, явятся, ее позовут 
и отвезут. Затем он передал ей ларец с документами — содержание всей его жизни.
     — По всей видимости, — продолжал он, — игра моя окончательно проиграна. Повинен в 
этом бедный дурачок Теренций, который единственный раз в жизни захотел действовать 
самостоятельно и, конечно, натворил глупостей. Но я не сержусь на него, и, если тебе придется 
говорить с ним до того, как они доставят его в Антиохию, передай ему, что Варрон 
ему кланяется и желает легкой смерти. Если тебе кто-нибудь скажет, что я затеял все из-за 
ссоры с Дергунчиком, промолчи. Но я надеюсь, ты понимаешь, что это вздор. Я не такой уж