|
Артабан же с той тихой, обаятельной вежливостью, которая снискала ему любовь его
народа, сказал сердечно:
— Благодарю вас за то, что вы решились принять мое предложение. А мне всегда
доставит радость взглянуть на письмо, с которым великий Вологез обратился к вам и которое
вы любезно предоставили мне. Гостеприимство — приятный для меня долг, вдвойне приятный
по отношению к вам, и мне очень не хотелось нарушить его. Но скажите сами, мой Варрон, мог
ли бы я, поведи вы себя неразумно, соблюсти законы гостеприимства, которые бы в этом
случае угрожали столь высокому делу, как сохранение мира?
И Варрон, внутренне ликуя, счастливый таким исходом, великодушно подтвердил:
— И на Западе и на Востоке может быть на этот счет одно лишь мнение: было бы
преступно при таких условиях блюсти гостеприимство. Я восхищен милосердной мудростью
вашего величества, нашедшей выход.
Царь не старался скрыть свое удовлетворение.
— Да, — весело заключил он, — это очень приятно, что мы все же изловчились и нашли
способ, как соединить законы политической мудрости с законами гостеприимства.
Он сказал: «изловчились», и это народное выражение странно прозвучало на его ломаном
греческом языке. Варрон же ласково и радостно рассмеялся; еще немного — и он похлопал бы
царя по плечу.
15. ВАРРОН БЕЖИТ НА ВОСТОК
На следующий день после беседы с царем Варрону доставлен был с нарочным приговор
сената по поводу его жалобы на двойное обложение. Тот же нарочный одновременно принес
ему запечатанный мешок с шестью тысячами сестерций, шестьюдесятью
золотыми монетами. Варрон, глубоко обрадованный, прочел приговор, распечатал
мешок, набрал пригоршню золота, пропустил монеты между пальцев. Потом он спросил у
нарочного, не возьмет ли тот письмо, чтобы на обратном пути через Антиохию доставить его
Цейону, и дал ему на чай весь мешок с шестьюдесятью золотыми монетами.
И вот он пишет свое последнее письмо на Запад.
"Разве мы с вами, мой Цейон, не поступили оба, несмотря на наши пятьдесят лет,
как незрелые юнцы? Игра кончена. Это была глупая игра, мы оба проиграли.
Выиграли другие.
Я исчезаю навсегда, мой Цейон, и вы избавляетесь от человека, придумавшего
прозвище Дергунчик. Но я солгал бы, впрочем, если бы сказал, что раскаиваюсь; да, и
сейчас еще, накануне исчезновения, я улыбаюсь, вспоминая вас и ваше прозвище.
Наша игра стоила мне дорого. В приложении к этому письму вы найдете точный
подсчет, сколько именно. Вы видите: это почти все, чем я владел. Я ничего не
оставляю здесь, кроме моей дочери. В том состоянии, до которого я довел ее, она
представляет собой малоприятную даму. Но Востока она никогда не любила, и я
очень прошу вас, мой Цейон, принять в ней участие и доставить ее в Италию. Сделав
это, вы очень бы утешили меня. В конце концов игра наша велась вокруг этих шести
тысяч сестерций, и формально вы проиграли.
Я никогда не питал к вам ненависти, мой Люций, и думаю, что в глубине души и
вы относитесь ко мне неплохо. Примите же последнюю улыбку и искренние
пожелания от вашего Варрона".
К письму он приложил расписку на шесть тысяч сестерций со счетом прибыли и убытка
на оборотной стороне. Последней статьей в графе «Убыток» значилось: «Варрон исчез».
И он стал готовиться к уходу в бродяжничество.
В последний раз он открыл душу перед западным человеком — перед Марцией. Он сказал
Марции, белолицей и прямой, что она будет пользоваться у Артабана добрым и верным
покровительством. Если же она хочет вернуться на Запад в Рим, она сможет сделать и это;
деньги ей обеспечены, к ней, вероятно, явятся, ее позовут
и отвезут. Затем он передал ей ларец с документами — содержание всей его жизни.
— По всей видимости, — продолжал он, — игра моя окончательно проиграна. Повинен в
этом бедный дурачок Теренций, который единственный раз в жизни захотел действовать
самостоятельно и, конечно, натворил глупостей. Но я не сержусь на него, и, если тебе придется
говорить с ним до того, как они доставят его в Антиохию, передай ему, что Варрон
ему кланяется и желает легкой смерти. Если тебе кто-нибудь скажет, что я затеял все из-за
ссоры с Дергунчиком, промолчи. Но я надеюсь, ты понимаешь, что это вздор. Я не такой уж
|
|