|
ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ. ПАДЕНИЕ.
1. НАГЛАЯ ПЕСЕНКА
Однако не в этой кровавой ночи усматривают современники начало падения
Нерона-Теренция, а в явлении куда более незначительном, даже совершенно неприметном — в
маленькой песенке. «Боги сразили мужа Максимуса-Теренция, называвшего себя Нероном, его
же собственным орудием, — пишет историк. — Искусство его, заключавшееся в декламации и
пении, вознесло его, но пал он, споткнувшись о маленькую песенку».
Кто сочинил эту песенку и кто спел ее в первый раз, неизвестно. Она появилась как-то
вдруг, дерзкая песня, каких на Востоке было тысячи,
меланхолические, насмешливые, арамейские строфы. Свойственная песням жителей пустыни
монотонность мелодии, или, точнее, напева, придавала этой песне особую наглость и
насмешливость. Слова ее были такие:
Горшечник изготовил штучку,
Здоровеннейшую штучку,
Пошла та штучка в ход.
Малютка Акта к нам явилась,
На штучку сразу же воззрилась,
Но штучка в ход нейдет!
Горшечнику бы жить с горшками
И с кувшинами,
А не с царями.
Горшечнику, коль невдомек,
Какой его шесток,
Его проучат, дайте срок,
Кто мал, а кто высок.
А потому, горшечник мой,
Ты подожми-ка хвостик свой,
Нагрянет император твой,
Ты только пискнешь.
И тут конец тебе придет,
И прахом штучка вся пойдет.
И ты повиснешь.
Под аккомпанемент цитры и барабана она звучала особенно эффектно, но и без
аккомпанемента она легко запоминалась. Ее мелодия была изыскана и вместе
с тем проста, нечто вроде рабского напева, но с крохотными циничными, двусмысленными
паузами, например, перед «штучкой». И затем — конец. Конец как-то так меланхолически и
нагло повисал в воздухе, что все то печальное, жалкое,
обреченное на гибель, что скрывалось во взятом напрокат императорском великолепии, сразу
проступало наружу и так ощутимо, как этого не могли бы сделать самые убедительные
доказательства.
Требон мог запретить пересуды о событиях пятнадцатого мая, он мог жестоко
расправляться с людьми за всякие словесные поношения императора, но не мог же он
запретить, например, эту крохотную, нахальную паузу перед «штучкой» или помешать тому,
чтобы песня эта меньше чем в две недели завоевала всю страну. Все,
и говорившие и не говорившие по-арамейски, знали слова этой песенки. Стоило лишь
промурлыкать два-три такта, и каждый уже знал, что хочет сказать собеседник, злобно, жестоко
ухмылялся и думал свою думу.
Популярность этой песенки объяснялась тем, что положение в Междуречье и в той части
Сирии, которая управлялась Нероном, становилось все хуже. Ночь на пятнадцатое мая
укрепила, правда, престиж существовавшего режима, но хозяйственного положения страны она
не улучшила. Хлеба стало меньше, а сладости и вовсе исчезли. Вдобавок росло озлобление,
вызываемое произволом ставленников Нерона, насилиями Требона, Кнопса и их помощников,
милостями, которыми осыпал император небольшую клику приближенных за счет всего
населения. Песня о горшечнике нашла отклик в ушах и сердцах всего народа. Ее пели на улицах
больших городов: Самосаты, Эдессы, Пальмиры, Апамеи, Лариссы. Пели ее лодочники,
|
|