Он уже собирался отпустить их, как вдруг его взгляд упал на человека, которого он 
до сих пор не замечал. Человек этот стоял с замкнутым выражением лица, высокомерно подняв 
брови над близорукими серыми глазами, слегка скривив рот, скорее удивленно, 
чем возмущенно. Опять, как в то утро, четырнадцать лет тому назад, 
Варрона изумило горделиво-недовольное лицо с блекло-розовой кожей и рыжеватыми 
волосами. Да, именно так выглядел император Нерон, его император, когда он замыкался в 
себе. Именно так он воспринял бы рассказ об этом оскорблении, если бы он еще жил, если бы 
Варрон мог ему рассказать. Вот с таким же капризным и вызывающим выражением он 
выпячивал вперед толстую нижнюю губу: делайте, что хотите, — меня ведь это не касается...
     Варрон вспомнил, как Нерон забавлялся обезьяньим искусством этого человека, как 
заставлял прыгать его вместе со своей обезьяной. И Варрон усмехнулся про себя. Но еще 
прежде, чем внутренняя усмешка отразилась на его лице, он стер ее, и на какую-то долю 
секунды его живое лицо окаменело, точно маска.
     В это мгновение ему привиделось многое.
     Затем он снова повернулся к своим клиентам. Незаметно он втянул теперь в беседу 
человека с близорукими серыми глазами. Начал выказывать к нему 
интерес. Усиленный интерес. Наконец, развернул перед этим маленьким горшечным мастером, 
жившим его милостями, все чары своего обаяния, которые он обычно пускал в ход лишь перед 
восточными царями, жрецами да еще разве перед женщинами.
     Он хитро выведал у него все самое сокровенное. Он так растормошил польщенного 
Теренция, что тот заговорил с ним, как с равным, стал излагать 
ему свои взгляды на жизнь, политику, искусство. Сердце Теренция принадлежало театру. Он 
заговорил об артисте Иоанне из Патмоса, который давно уже ушел со сцены и тихо жил 
в Эдессе в качестве частного лица. Теренций много лет тому назад видел Иоанна в Антиохии в 
роли Эдипа. Его, Теренция, откровенно заявил он, разочаровало столь прославленное искусство 
этого человека. Теренций сам занимался литературой и театром, как, быть может, 
известно его покровителю, сенатору; он помнит наизусть целые страницы из классиков, он 
много думал об Эдипе и, например, о том, как нужно произносить большую речь 
Эдипа, начинающуюся словами: «Что здесь 
свершилось, было справедливо, в противном ты меня не убедишь». Он разболтался вовсю, но 
вдруг спохватился, испугавшись своей смелости, — он боялся увидеть если не издевку, 
то, по крайней мере, усмешку на лице сенатора. Однако 
ничего подобного не случилось. Варрон слушал его с совершенно серьезным видом, затем 
пригласил в ближайшие дни пообедать с ним и подробно изложить 
ему свои идеи и прежде всего свое мнение о правильном чтении упомянутых стихов Эдипа.
     
     Теренций, почти удрученный таким счастьем, испытывал в то же время некоторое 
беспокойство. Его не удивляло, что им интересуются, он был образованным 
человеком, с самостоятельным кругозором, с значительными идеями. Но когда с ним 
разговаривал человек такого сана, как сенатор, его против воли охватывали почтительность, 
преданность, легкий страх. Ведь, в конце концов, его отец был еще 
рабом в семье Варрона. И когда теперь Варрон пригласил Теренция в ближайшие 
дни пообедать с ним и подробнееизложить ему свои взгляды, к его восторгу примешивалась 
захватывающая дух боязнь, почти как в те времена, когда император Нерон требовал его к себе.
     
     Варрон, отпустив своих клиентов, еще раз достал расписку в получении шести тысяч 
сестерций налога, взял ее в руки и, держа на некотором отдалении от глаз — он становился 
дальнозорким, — стал ее изучать буква за буквой. На обратной стороне 
листка он провел черту и, разделив таким образом лист на две графы, надписал очень мелко: 
«Прибыль», «Убыток», и в графу «Прибыль» занес: «Некая идея». Затем 
он открыл в стене тщательно замаскированную дверцу и из тайника достал ларец. Ларец был 
небольшой, но очень ценный, работы Мирона, с изображением подвигов аргонавтов. Варрон 
повсюду возил этот ларец с собой. Он отпер его, достал бумаги, находившиеся в нем, нежно 
погладил их. Здесь было весьма доверительное письмо к нему Нерона и 
стихи, посвященные ему императором, здесь было письмо покойного царя парфянского, 
Вологеза, в котором повелитель парфян благодарил Варрона и выражал 
свое восхищение той мудростью, с которой Варрон способствовал окончанию войны между 
Римом и парфянами. Здесь же 
было несколько секретных строк, набросанных фельдмаршалом Корбулом, который вел эту 
войну на стороне римлян и, несмотря на победу, кончил плачевно. И многое другое было в