|
Нерона, если бы Акта, приехавшая для свидания с ним, исчезла.
Вдруг она с испугом схватилась за волосы. Не запуталась ли в них летучая мышь?
Глупости. В последней, самой темной пещере живет божество Лабиринта, полубык Лабир. Он
заставлял эдесский народ посылать в Лабиринт юношей, он питался их кровью. Давно ли она
сидит здесь?
— Рыжая бородушка, — крикнула она внезапно, и в ее голосе звучал сильный страх, —
где ты? Помоги же мне.
— Вы все еще здесь. Акта? — спросил он вежливо и удивленно. Он говорил в темноте так
легко, как будто бы держал перед глазами смарагд и сквозь него рассматривал Акту.
— Почему же вы не следуете за мною? Но, может быть, вы и правы: нимб,
излучаемый императором, слишком хорош, чтобы пользоваться им для осветительных целей. Я
пошлю вам факельщика.
Явился факел, явился свет, и наконец они выбрались из Лабиринта. Но Акта долго
помнила страх, испытанный ею там. Зато она теперь вспоминала об увлекательной стороне
этого переживания. Нерон в Лабиринте, Нерон, который сначала напугал и взволновал ее, а
потом явился в роли избавителя — это подлинный покойный
Нерон. Подлинный покойный Нерон чувствовал себя в Лабиринте не хуже, чем в своем
мавзолее, в парке Акты, в Риме. И Акта теперь уже не сомневалась, что была права,
отправившись в Междуречье.
12. ПРАХ НЕРОНА
Она жила уже почти месяц в Эдессе. Друзья Нерона находили, что она превосходно
поступила, приехав сюда, но если она какой-нибудь решительной демонстрацией не подтвердит
подлинности Нерона, то ее приезд принесет больше вреда, чем выгоды. Они находили,
что для Акты существует только один способ выступить в пользу Нерона.
Естественно было, что они возложили на Варрона задачу склонить Акту к такому
выступлению.
— Я с радостью вижу, очаровательная Акта, — сказал он, — что вы проводите много
времени с нашим Нероном. Поняли ли вы наконец, как я дошел до нелепого плана снова
пробудить к жизни Нерона?
Акта слушала его с выражением внимательного ребенка, она задумчиво и одобрительно
кивнула в ответ на его слова.
— Если наш Нерон, — продолжал сенатор, — минутами умеет даже вас, моя Акта,
перенести в прошлое, то не сумеет ли он перенести в это прошлое и Рим, который несравненно
грубее вас?
— Времена, — выразила опасение Акта, — стали суровее, трезвее. Теперь
нужны сильнодействующие средства, чтобы вызвать подъем. Быть может, слепота, в которую
повергает нас Нерон, исходит не от него, а заложена в нас самих. А тогда наше предприятие
бессмысленно, безнадежно.
Она сказала — «наше предприятие», это было для Варрона высшим триумфом.
— Помните ли вы еще, Акта, — спросил он, и это была скорее просьба, чем вопрос, — как
вся жизнь озарялась верой в Нерона? Помните ли вы, как подавлен, оглушен был мир, когда
умер Нерон? Не казалось ли, что мир сразу стал голым, бледным, бескрасочным? Люди на
Палатине хотели украсть у меня, у вас нашего Нерона. Не чудесно ли было бы показать им, что
они бессильны? Они разбили вдребезги его статуи, соскребли его имя со всех надписей, даже на
исполинскую статую его в Риме, вместо хорошей головы Нерона, насадили
крестьянски-рассудительную голову старого Веспасиана. Не чудесно ли было бы доказать им,
что все это было ни к чему? Надо признать, в немногие годы они достигли многого. В немногие
годы они стерли с лица земли всякую фантастику, взлет, размах,
все, что делало жизнь достойной жизни. Но
теперь вместе с Нероном все это снова вернулось. Неужели это не захватывает вас, Акта? Боги
помогли нам преодолеть первую, самую трудную часть пути. Идемте с нами, Акта. Мы
завоюем Антиохию, Александрию, Коринф, Палатин.
— Вы грезите, — сказала Акта, но в тоне ее не было протеста. Она сама грезила вместе с
ним, она говорила приглушенным голосом, точно в полусне.
— Хорошо бы, — продолжала она тем же мечтательным тоном, — снова жить с Нероном
на Палатине. Но не бывать этому. Не надо поддаваться чарам, как
делаете это вы, мой Варрон. Когда чары спадают... — она умолкла, погруженная в свои мысли.
— Когда чары спадают? — спросил Варрон, глядя на нее, сам почти завороженный
мудрой печалью, исходившей от нее.
|
|