|
исполнится семьдесят один год.
Он не был стар. Он начинал новое, совершенно ненадежное дело, дело, которое
требовало, чтобы человек ушел в него весь, целиком, и это его молодило. Он был
государственным деятелем и ученым с мировым именем; но, в сущности, он мало чего добился
с тех пор, как в семнадцать лет бросил ученье и приехал в Лондон — без средств, рассчитывая
лишь на самого себя да на тот крошечный запас знаний, который он успел получить. Таким же
неимущим, как тогда в Англию, прибыл он сегодня во Францию. Жена его умерла, его
единственный сын перешел на сторону англичан и по праву считался в Соединенных Штатах
изменником. Он, старик, отдал все свои свободные средства в распоряжение Конгресса, отдал
заимообразно, но для человека его возраста это плохой способ помещения капитала. Лучшее,
единственное, что у него есть, — это стоящая перед ним задача, задача трудная, сложная, почти
неразрешимая. Насущная, благословенная задача — расположить Францию в пользу
американцев.
Несколько минут назад, когда он говорил с капитаном Уиксом о своем намерении сойти
на сушу, лицо его под меховой шапкой казалось хитрым и стариковским, глаза глядели сквозь
очки пристально, даже недоверчиво, широкий рот еще более вытянулся в тихой, лукавой
улыбке. Теперь, оставшись один, он снял очки и шапку, он подставил лицо ветру, и этого
оказалось достаточно, чтобы оно сделалось совершенно другим. Большие задумчивые глаза
молодо блестели, ветер приподнимал редкие волосы с высокого, могучего, властного лба,
покрасневшее лицо с глубокими морщинами поперек лба и вдоль носа, с тяжелым, сильным
подбородком говорили об энергии, опытности, решительности, непримиримости.
Он видел страну своего будущего, он физически ощущал величие стоявшей перед ним
задачи, он шел ей навстречу, входил в нее, с готовностью, даже с жадностью.
На палубу поднялись оба мальчика — семнадцатилетний Вильям Темпль Франклин и
шестилетний Вениамин Бейч Франклин. Со смехом, держась друг за друга, преодолевая качку,
они подошли к деду. На мальчиков приятно было смотреть. У младшего, крепыша Вениамина
Бейча, сына дочери, нежное личико было покрыто светлым пушком. Ну, а старший,
семнадцатилетний Вильям, разве он не великолепен? Как красиво и дерзко подставил он ветру
свой большой прямой нос! А какой у него приятный, веселый, довольный, алый рот, хоть
подбородок и тяжеловат! Этот тяжелый подбородок достался Вильяму от него, от деда.
Вообще-то у Вильяма, к сожалению, довольно много отцовских черт, и, несмотря на всю
миловидность и красоту мальчишки, нечего себя на этот счет обманывать.
Мальчики очень волновались. Они услыхали от матросов, что прибыть в Нант удастся
еще не так скоро, и теперь им не терпелось узнать, высадят ли их здесь. Когда доктор ответил,
что высадят, и велел им тотчас же собирать вещи, мальчики очень обрадовались.
— Ты позаботился о том, чтобы мне приготовили ванну? — спросил старик Вильяма. Тот
смущенно ответил, что забыл. Он вообще многое забывал; зато у него было множество других,
приятных качеств. Вот и теперь раскаяние его было таким бурным, что дед тотчас же забыл о
своем неудовольствии.
Купание на качающемся судне было делом нелегким. Доктор предпочел ограничиться
небольшим багажом, но взял с собой ванну, конструкция которой, продуманная им самим,
вполне отвечала его потребностям; продолжительное купание в горячей воде было ему
необходимо. Ванна, сооруженная из очень твердого, благородной породы дерева, имела
высокую, изогнутую в виде раковины спинку, и сидеть в ней было удобно. При желании ванна
закрывалась крышкой, так что видны были только плечи, шея и голова купающегося. Вода не
разбрызгивалась, а посетители, с которыми старик беседовал во время своего длительного
купания, могли сидеть на крышке.
Сегодня купальщик довольствовался обществом своих мыслей, внуки были заняты
сборами. Сидя в ванне, блаженно ощущая усталым телом теплую воду и осторожно почесывая
струпья на голове, он позволил мыслям свободно разгуливать.
Нет, очень добросовестным человеком этого мальчишку Вильяма назвать нельзя. Едва
ему придет на ум что-нибудь более приятное, он забывает любое поручение. Зато отец его,
Вильям, изменник, не таков. Тот, при всей своей любви к удовольствиям, никогда не забывает о
карьере. Он хорош собой, этот старший Вильям, в нем нет грузности и медлительности старого
Вениамина. Он куда элегантнее, он располагает к себе людей. Вильяму-младшему не хотелось
покидать отца и ехать с дедом во Францию. Но уж тут он, старик, вмешался. Тут уж
раздумывать не приходилось. Мальчик должен ехать с ним в Париж. Мальчик должен расти в
здоровой атмосфере, вдали от неудачника-отца, который соблазнился посулами и деньгами
лондонского правительства и теперь — поделом ему — сидит в личфилдской тюрьме. Но за
маленьким Вильямом нужно глядеть в оба. В мальчике нет злой и эгоистической расчетливости
|
|