исполнится семьдесят один год.
     Он не был стар. Он начинал новое, совершенно ненадежное дело, дело, которое 
требовало, чтобы человек ушел в него весь, целиком, и это его молодило. Он был 
государственным деятелем и ученым с мировым именем; но, в сущности, он мало чего добился 
с тех пор, как в семнадцать лет бросил ученье и приехал в Лондон — без средств, рассчитывая 
лишь на самого себя да на тот крошечный запас знаний, который он успел получить. Таким же 
неимущим, как тогда в Англию, прибыл он сегодня во Францию. Жена его умерла, его 
единственный сын перешел на сторону англичан и по праву считался в Соединенных Штатах 
изменником. Он, старик, отдал все свои свободные средства в распоряжение Конгресса, отдал 
заимообразно, но для человека его возраста это плохой способ помещения капитала. Лучшее, 
единственное, что у него есть, — это стоящая перед ним задача, задача трудная, сложная, почти 
неразрешимая. Насущная, благословенная задача — расположить Францию в пользу 
американцев.
     Несколько минут назад, когда он говорил с капитаном Уиксом о своем намерении сойти 
на сушу, лицо его под меховой шапкой казалось хитрым и стариковским, глаза глядели сквозь 
очки пристально, даже недоверчиво, широкий рот еще более вытянулся в тихой, лукавой 
улыбке. Теперь, оставшись один, он снял очки и шапку, он подставил лицо ветру, и этого 
оказалось достаточно, чтобы оно сделалось совершенно другим. Большие задумчивые глаза 
молодо блестели, ветер приподнимал редкие волосы с высокого, могучего, властного лба, 
покрасневшее лицо с глубокими морщинами поперек лба и вдоль носа, с тяжелым, сильным 
подбородком говорили об энергии, опытности, решительности, непримиримости.
     Он видел страну своего будущего, он физически ощущал величие стоявшей перед ним 
задачи, он шел ей навстречу, входил в нее, с готовностью, даже с жадностью.
     На палубу поднялись оба мальчика — семнадцатилетний Вильям Темпль Франклин и 
шестилетний Вениамин Бейч Франклин. Со смехом, держась друг за друга, преодолевая качку, 
они подошли к деду. На мальчиков приятно было смотреть. У младшего, крепыша Вениамина 
Бейча, сына дочери, нежное личико было покрыто светлым пушком. Ну, а старший, 
семнадцатилетний Вильям, разве он не великолепен? Как красиво и дерзко подставил он ветру 
свой большой прямой нос! А какой у него приятный, веселый, довольный, алый рот, хоть 
подбородок и тяжеловат! Этот тяжелый подбородок достался Вильяму от него, от деда. 
Вообще-то у Вильяма, к сожалению, довольно много отцовских черт, и, несмотря на всю 
миловидность и красоту мальчишки, нечего себя на этот счет обманывать.
     Мальчики очень волновались. Они услыхали от матросов, что прибыть в Нант удастся 
еще не так скоро, и теперь им не терпелось узнать, высадят ли их здесь. Когда доктор ответил, 
что высадят, и велел им тотчас же собирать вещи, мальчики очень обрадовались.
     — Ты позаботился о том, чтобы мне приготовили ванну? — спросил старик Вильяма. Тот 
смущенно ответил, что забыл. Он вообще многое забывал; зато у него было множество других, 
приятных качеств. Вот и теперь раскаяние его было таким бурным, что дед тотчас же забыл о 
своем неудовольствии.
     Купание на качающемся судне было делом нелегким. Доктор предпочел ограничиться 
небольшим багажом, но взял с собой ванну, конструкция которой, продуманная им самим, 
вполне отвечала его потребностям; продолжительное купание в горячей воде было ему 
необходимо. Ванна, сооруженная из очень твердого, благородной породы дерева, имела 
высокую, изогнутую в виде раковины спинку, и сидеть в ней было удобно. При желании ванна 
закрывалась крышкой, так что видны были только плечи, шея и голова купающегося. Вода не 
разбрызгивалась, а посетители, с которыми старик беседовал во время своего длительного 
купания, могли сидеть на крышке.
     Сегодня купальщик довольствовался обществом своих мыслей, внуки были заняты 
сборами. Сидя в ванне, блаженно ощущая усталым телом теплую воду и осторожно почесывая 
струпья на голове, он позволил мыслям свободно разгуливать.
     Нет, очень добросовестным человеком этого мальчишку Вильяма назвать нельзя. Едва 
ему придет на ум что-нибудь более приятное, он забывает любое поручение. Зато отец его, 
Вильям, изменник, не таков. Тот, при всей своей любви к удовольствиям, никогда не забывает о 
карьере. Он хорош собой, этот старший Вильям, в нем нет грузности и медлительности старого 
Вениамина. Он куда элегантнее, он располагает к себе людей. Вильяму-младшему не хотелось 
покидать отца и ехать с дедом во Францию. Но уж тут он, старик, вмешался. Тут уж 
раздумывать не приходилось. Мальчик должен ехать с ним в Париж. Мальчик должен расти в 
здоровой атмосфере, вдали от неудачника-отца, который соблазнился посулами и деньгами 
лондонского правительства и теперь — поделом ему — сидит в личфилдской тюрьме. Но за 
маленьким Вильямом нужно глядеть в оба. В мальчике нет злой и эгоистической расчетливости