грозя им тягчайшими наказаниями, как д'Аламбер после этого осторожно отстранился от 
участия в издании и как Дидро, продолжая упорно работать, добился наконец напечатания и 
распродажи гигантского труда при молчаливом невмешательстве правительства.
     Франклин слегка ухмыльнулся, вспомнив о своей встрече с Дидро, к которому много лет 
назад явился с визитом. Великий писатель, женатый на шумной, вульгарной женщине, жил 
среди ужасающего беспорядка. Он тепло приветствовал гостя и долго беседовал с ним, не 
уставая рассказывать о своей работе. Время от времени в комнату заглядывала жена, крича, 
чтобы Дидро пошел наконец обедать, но предварительно выпроводил посетителя. Из-за крика 
этой вздорной бабы Дидро не смог прочитать ему до конца рукописи, над которой тогда 
работал, — этюда о философе Сенеке. Дидро говорил и читал четыре часа кряду, почти не дав 
Франклину раскрыть рта, но когда жена гневно и грозно позвала его в последний раз, он 
отпустил гостя с такими словами: «Мне было чрезвычайно приятно, доктор Франклин, 
познакомиться с вашими взглядами».
     Франклин тогда уже понял, а потом еще тверже убедился, что Дидро совершенно 
одержим работой. Впрочем, более полезной и более увлекательной работы невозможно было 
себе и представить. Трудясь над «Энциклопедией», Дидро все время стоял одной ногой в 
Бастилии; он рисковал своей безопасностью, своими удобствами, своей жизнью. Он сделал свое 
дело вопреки церкви, вопреки властям, вопреки Сорбонне, вопреки объединенному натиску 
всех обскурантов, и вот перед ним, Франклином, лежит «Энциклопедия» — законченная, 
осязаемая, кадастр своей эпохи, ее библия, свод ее знаний, кладезь всех воинствующих, 
передовых идей, огромный арсенал, дающий разуму все новое и новое оружие для борьбы 
против суеверий и предрассудков. Эти тома — пушки, из которых разум обстреливает крепость 
привилегированной глупости, мертвой мысли и отжившие свой век институты прошлого. Прав 
был тот генеральный прокурор, заявивший парижскому парламенту, что сотрудники 
«Энциклопедии» — это сообщники, поклявшиеся насадить материализм, уничтожить религию, 
развратить общественные нравы и повсюду утвердить дух независимости. Нельзя было бы 
завоевать независимость Америки, не имея на вооружении идей, собранных и 
систематизированных в «Энциклопедии».
     Глаза Франклина машинально скользили по красиво напечатанным страницам. Он не 
думал-о том, что читал; им владела одна мысль — мысль о всемогуществе разума. Писатель 
Вениамин Франклин чувствовал гордость за беспримерный писательский труд, зримый и 
осязаемый, труд, действенно влиявший на историю земного шара и с каждым днем влияющий 
на нее сильней и сильней. Вениамин Франклин был человеком трезвым, но внутри у него все 
пело: разум, разум, разум. Перед ним был монумент разума, более долговечный, чем бронза.
     Франклин читал французские фразы, но думал он по-английски. Его слегка забавляла 
сейчас мысль о том, что в основе великой «Энциклопедии» лежат английские принципы. 
Первыми провозгласили знание могучей силой его земляки — англичане, англичанин Фрэнсис 
Бэкон . Идея полезности знания родилась и окрепла в воздухе Англии.
     Но то, что сделали из английских идей французы, было достойно восхищения. Острая, 
последовательная логика, независимость от авторитетов прошлого, блестящая воинственность 
мысли — все это принадлежит им целиком. «Вольтера мы дадим миру не так скоро, — думал 
он, — придется нам удовлетвориться Франклином. Но зато мы первые, кто не только 
исповедовал эти идеи, но и претворил их в жизнь. Мы знаем, когда нужно выжидать и когда — 
действовать». В памяти его всплыли глубокомысленные библейские стихи: «Всему на свете 
свое время, всему под небесами свой час. Есть время родиться и время умирать, время сеять и 
время корчевать, время убивать и время лечить, время молчать и время говорить, время войне и 
время миру» . Когда мальчиком он впервые услыхал эти многозначительные стихи, они его 
тронули, они запали ему в душу, они стали частью его существа.
     Кем бы он ни был — англичанином или французом, теоретиком или человеком 
действия, — он чувствовал себя в родстве с людьми, создавшими этот труд. Прорвав границы, 
разделяющие нации, они образовали республику ученых, и он, смиренный и гордый, был 
гражданином этой республики.
     Разум, разум, разум.
     Он чувствовал себя признательным этим людям за то божественное удовольствие, которое 
доставил ему их скромный, хитроумный метод. Сколько терпения и хитрости потребовалось 
Дидро и его сотрудникам, чтобы усыпить цензоров, чтобы, несмотря на бешеные нападки 
духовенства и на проклятие генерального прокурора, заставить их посмотреть на это издание 
сквозь пальцы и пропустить «Энциклопедию». Разумеется, кое в чем приходилось идти на 
уступки. Франклин заглянул в статьи, в которых цензоры с особым рвением должны были 
искать крамолу, в такие статьи, как «Христианство», «Душа», «Свобода воли». Здесь все было