|
нему. Он добродушно замычал к, довольный, стал следить, как пляшут по пологу бледные
отсветы мерцающих свечей.
Она минуту помолчала. Потом заговорила снова:
— Так как в этом вопросе я уступаю вам, сир, вы, конечно, тоже не откажетесь сделать
мне одолжение.
Недовольно засопев, он что-то промямлил. И тут она заявила напрямик:
— Прогоните же наконец этого вредного старого болвана Сен-Жермена. Кто виноват в
нашей последней размолвке? Он, и только он. Вечно он становится между нами.
Луи недовольно заворочался. Каждый раз одно и то же, каждый раз она все портит.
Каждый раз после этого она чего-нибудь требует. У него мелькнула смутная мысль, что на этой
кровати спала Дюбарри и что Туанетта поступает не по-королевски, не по-королевски и по
существу и по форме. Он промычал что-то неопределенное, думая о самых разных вещах, — о
перевооружении армии, о дисциплине, о министре финансов Тюрго, о том, что завтра надо
будет прочитать из Плутарха насчет Антония и Клеопатры.
— Почему вы не отвечаете? — спросила Туанетта. — Разве это так плохо, если я иногда
требую от вас чего-нибудь?
Он молчал, продолжая размышлять. Тяжелый сумрак алькова его угнетал, он отдернул
занавески. Глазам открылась восхитительная, покойная спальня.
— Очень мило поступила ваша матушка, — сказал он, — послав вам эти картины.
Особенно хороша та, где вы танцуете. Я рад, что у вас останется память о тех далеких днях.
— Вы же сами признали, — сказала Туанетта, — что Сен-Жермен не справился со своей
задачей. Он не сумел провести реформ, из-за которых нанес такую обиду и мне, и всему
дворянству.
— Не находите ли вы, — сказал Луи, — что мне также следует поблагодарить вашу
матушку?
Туанетта приподнялась; белая, красивая, светловолосая, она заставила его не отводить от
себя глаз.
— Пожалуйста, не увиливайте, сир, — сказала она. — Дайте мне ясный ответ. Вы
прогоните Сен-Жермена?
— Ну, ладно, ну, после, — сказал Луи.
— Я хочу услышать ясное «да», сир, — настаивала Туанетта.
— Ну, да, — ворчливо сказал Луи.
Он встал, рассеянно оделся. Мысли его были далеко, и он забыл о некоторых предметах
своего сложного туалета. Затем он вышел из дома.
В саду было очень тихо, светил серп луны, журчала вода в ручейке и фонтанах. Медленно
шагая в Версаль, Луи с наслаждением вдыхал чистый ночной воздух. Ему было хорошо
наедине с собой. «На страсбургском валу пришла ко мне беда, — мычал он себе под нос,
нарушая тишину парка. — Всему виной мальчишка-пастушок». Потом он вспомнил о
Сен-Жермене, невысоком, всегда по-военному подтянутом старичке, представил себе его
землистое, изборожденное глубокими морщинами лицо и, в который раз уже напевая: «Всему
виной мальчишка-пастушок», — подумал о том, как много при дворе непорядочных людей, и о
том, что Сен-Жермен — один из немногих порядочных.
Так пришел он в Версаль. Он постучался тяжелой колотушкой в будку часового. Несший
вахту швейцарец посмотрел в глазок, увидел небрежно одетого придворного и грубо крикнул:
«Нечего, нечего, убирайтесь!» Луи вспомнил, что сам приказал никого не впускать во дворец до
рассвета. Он засмеялся зычным, извозчичьим смехом. Солдат узнал короля и остолбенел от
страха.
— Ты хороший солдат, сын мой, — сказал Луи.
У себя в спальне он с удовольствием отметил, что до официального «леве» еще
сравнительно много времени. Поэтому он улегся не на парадное ложе, а на свою удобную,
простую кровать. Он с удовольствием потянулся, лег на левый бок, повернулся на правый,
уснул.
Ему приснился сон. У него новые инструменты, хорошие, удобные, не слишком для него
тяжелые; он взял старые клещи, но и с ними дело не ладится, замок не действует. А замок
совсем готов, он уже проверил его с мосье Лодри и Гаменом. И все-таки он не действует. И
ключ по подходит, и вообще ничего не получается. Перед ним лежит счет, огромный счет,
цифры путаются у него в голове. Он всегда так хорошо и точно считает, по с этим счетом ему
не справиться, он вызывает д'Анживилье и де Лаборда, и каждый раз итог получается другой.
Он обливается потом, суммы не сходятся, замок не действует.
Когда старый камердинер разбудил его, чтобы почтительно напомнить: «Сир, пора лечь в
|
|