нему. Он добродушно замычал к, довольный, стал следить, как пляшут по пологу бледные 
отсветы мерцающих свечей.
     Она минуту помолчала. Потом заговорила снова:
     — Так как в этом вопросе я уступаю вам, сир, вы, конечно, тоже не откажетесь сделать 
мне одолжение.
     Недовольно засопев, он что-то промямлил. И тут она заявила напрямик:
     — Прогоните же наконец этого вредного старого болвана Сен-Жермена. Кто виноват в 
нашей последней размолвке? Он, и только он. Вечно он становится между нами.
     Луи недовольно заворочался. Каждый раз одно и то же, каждый раз она все портит. 
Каждый раз после этого она чего-нибудь требует. У него мелькнула смутная мысль, что на этой 
кровати спала Дюбарри и что Туанетта поступает не по-королевски, не по-королевски и по 
существу и по форме. Он промычал что-то неопределенное, думая о самых разных вещах, — о 
перевооружении армии, о дисциплине, о министре финансов Тюрго, о том, что завтра надо 
будет прочитать из Плутарха насчет Антония и Клеопатры.
     — Почему вы не отвечаете? — спросила Туанетта. — Разве это так плохо, если я иногда 
требую от вас чего-нибудь?
     Он молчал, продолжая размышлять. Тяжелый сумрак алькова его угнетал, он отдернул 
занавески. Глазам открылась восхитительная, покойная спальня.
     — Очень мило поступила ваша матушка, — сказал он, — послав вам эти картины. 
Особенно хороша та, где вы танцуете. Я рад, что у вас останется память о тех далеких днях.
     — Вы же сами признали, — сказала Туанетта, — что Сен-Жермен не справился со своей 
задачей. Он не сумел провести реформ, из-за которых нанес такую обиду и мне, и всему 
дворянству.
     — Не находите ли вы, — сказал Луи, — что мне также следует поблагодарить вашу 
матушку?
     Туанетта приподнялась; белая, красивая, светловолосая, она заставила его не отводить от 
себя глаз.
     — Пожалуйста, не увиливайте, сир, — сказала она. — Дайте мне ясный ответ. Вы 
прогоните Сен-Жермена?
     — Ну, ладно, ну, после, — сказал Луи.
     — Я хочу услышать ясное «да», сир, — настаивала Туанетта.
     — Ну, да, — ворчливо сказал Луи.
     Он встал, рассеянно оделся. Мысли его были далеко, и он забыл о некоторых предметах 
своего сложного туалета. Затем он вышел из дома.
     В саду было очень тихо, светил серп луны, журчала вода в ручейке и фонтанах. Медленно 
шагая в Версаль, Луи с наслаждением вдыхал чистый ночной воздух. Ему было хорошо 
наедине с собой. «На страсбургском валу пришла ко мне беда, — мычал он себе под нос, 
нарушая тишину парка. — Всему виной мальчишка-пастушок». Потом он вспомнил о 
Сен-Жермене, невысоком, всегда по-военному подтянутом старичке, представил себе его 
землистое, изборожденное глубокими морщинами лицо и, в который раз уже напевая: «Всему 
виной мальчишка-пастушок», — подумал о том, как много при дворе непорядочных людей, и о 
том, что Сен-Жермен — один из немногих порядочных.
     Так пришел он в Версаль. Он постучался тяжелой колотушкой в будку часового. Несший 
вахту швейцарец посмотрел в глазок, увидел небрежно одетого придворного и грубо крикнул: 
«Нечего, нечего, убирайтесь!» Луи вспомнил, что сам приказал никого не впускать во дворец до 
рассвета. Он засмеялся зычным, извозчичьим смехом. Солдат узнал короля и остолбенел от 
страха.
     — Ты хороший солдат, сын мой, — сказал Луи.
     У себя в спальне он с удовольствием отметил, что до официального «леве» еще 
сравнительно много времени. Поэтому он улегся не на парадное ложе, а на свою удобную, 
простую кровать. Он с удовольствием потянулся, лег на левый бок, повернулся на правый, 
уснул.
     Ему приснился сон. У него новые инструменты, хорошие, удобные, не слишком для него 
тяжелые; он взял старые клещи, но и с ними дело не ладится, замок не действует. А замок 
совсем готов, он уже проверил его с мосье Лодри и Гаменом. И все-таки он не действует. И 
ключ по подходит, и вообще ничего не получается. Перед ним лежит счет, огромный счет, 
цифры путаются у него в голове. Он всегда так хорошо и точно считает, по с этим счетом ему 
не справиться, он вызывает д'Анживилье и де Лаборда, и каждый раз итог получается другой. 
Он обливается потом, суммы не сходятся, замок не действует.
     Когда старый камердинер разбудил его, чтобы почтительно напомнить: «Сир, пора лечь в