дело, не ладят между собой. Когда Пьер рассказал ему о празднике в Пасси и о своем 
примирении с Франклином, у него камень с души свалился.
     В трактире «Капризница Катрин», где собирались писатели и философы, он встретил 
доктора Дюбура. Дюбур принадлежал к тем немногим людям, к которым мягкий и 
добродушный Гюден питал антипатию. Мало того что Дюбур не явился в тот вечер, когда 
Гюден читал из своей «Истории Франции», он приписывал себе заслуги, принадлежавшие по 
праву не ему, а Пьеру. И если Франклин столько времени был холоден с Пьером, то, конечно, 
без наушничества Дюбура дело не обошлось.
     Гюден обрадовался случаю ввернуть коллеге Дюбуру, что его наветы не возымели 
результата. Не скупясь на прикрасы, он стал говорить об энтузиазме, который вызвал у Пьера 
праздник в Пасси. Должно быть, сказал он, Дюбур пережил волнующие минуты, глядя на 
дружескую беседу двух великих солдат свободы — Франклина и Бомарше.
     Дюбур с неудовольствием вспомнил, что, действительно, в тот вечер Франклин 
незаслуженно отличил мосье Карона, проявив к нему особую сердечность. Он, Дюбур, тогда 
уже предвидел, что этот господин и его друзья превратно истолкуют простую учтивость 
Франклина. Так оно и вышло. Теперь от жужжания этого овода, этой mouche au coche совсем не 
будет покоя.
     У него было в запасе несколько сильных выражений, чтобы осадить этого ученого 
дуралея Гюдена. Но он решил воздержаться от необдуманных замечаний: они были бы 
противны духу Франклина.
     — Да, — ответил он сухо, — насколько я помню, в числе прочих на этом небольшом 
празднестве был и мосье де Бомарше. Он, как, впрочем, и многие другие, своим присутствием 
подчеркнул величие Франклина и франклиновского дела.
     Гюден нашел, что кислое замечание этого скучного педанта лишний раз показывает, 
какую зависть вызывают в нем дружеские отношения Пьера и Франклина. Уютно устроившись 
за тяжелым столом в шумном, битком набитом людьми трактире, расстегнув под жилетом 
панталоны и отпив глоток знаменитого анжу, которым славилась «Капризница Катрин», Гюден 
ответил, что спокойный, умудренный наукой Франклин и изобретательный, деятельный 
Бомарше действительно превосходно дополняют один другого. Франклин помогает Америке 
своей философией, Бомарше — своими смелыми делами. Франклин — это Солон, или, лучше 
сказать, Архимед нашего столетия, а Бомарше потомки назовут Брутом нашего времени. 
Впрочем, кроме демократического пыла Брута, мосье де Бомарше свойствен еще блестящий, 
убийственный юмор Аристофана. Благодушный Гюден высказал свое мнение с подобающей 
ученому обстоятельностью и беспристрастностью, хотя и с полемическим задором.
     Но доктор Дюбур не желал больше слушать этой высокопарной болтовни, терпение его 
истощилось. Его тусклые глаза, его дряблое, угасающее лицо неожиданно оживилось, он 
запыхтел, засопел, пригубил вина и сентенциозно сказал:
     — Бывает, что историк, верно оценивающий события прошлого, поразительно ошибается 
в оценке современных событий. По-видимому, так обстоит дело и с вами, доктор Гюден. Я 
менее всего склонен приуменьшать заслуги мосье де Бомарше. Он не только пишет острые, 
полные добрых намерений фарсы, но и ведет рискованную заморскую торговлю, и, 
по-видимому, оба рода его деятельности приносят Тринадцати Соединенным Штатам 
некоторую пользу. Но если даже все это и служит к чести мосье де Бомарше, по-моему, никак 
нельзя при оценке американских событий ставить его на одну доску с таким философом и 
государственным деятелем, как Франклин. Слушая вас, начинаешь понимать людей, которым 
при упоминании Бомарше приходит на ум лафонтеновская басня о карете и мухе.
     Гюдену показалось, что из-за трактирного шума он ослышался. Однако Дюбур глядел на 
него злыми глазками и торжествующе чмокал пухлыми губами. Гюден почувствовал, что кровь 
ударила ему в голову. Он тяжело вздохнул и, расстегнув еще несколько пуговиц на жилете и 
панталонах, спросил:
     — Неужели встречаются такие люди, мосье? Неужели встречаются люди, сравнивающие 
поэта и политика Бомарше с лафонтеновской мухой?
     — На прямой вопрос, — сказал Дюбур, — нужно отвечать прямо. Да, мосье, встречаются.
     Оба тучных господина сидели друг против друга и, сопя, защищали каждый своего 
кумира. К их разговору стали прислушиваться окружающие, но за шумом они не могли 
уловить, о чем идет речь.
     — Уж не хотите ли вы сказать, господин доктор Дюбур, — тихо, но с горечью продолжал 
Гюден, — что и в Пасси имя Бомарше напоминает названную вами басню?
     Помедлив мгновение, потом еще одно, Дюбур вспомнил о корабле «Орфрей», который 
ушел у него из-под носа, о письме, в котором потешался над ним этот мосье Карон, и ответил: