Есть  еще  области,   порабощенные   разумными   паразитами,   разумными
растениями  и разумными минералами.  И наконец,  за горами есть области,
порабощенные еще кем-то,  но о них рассказывают разные  сказки,  которым
серьезный человек верить не станет... Тут наша беседа была прервана. Над
равниной низко прошло несколько тарелкообразных  летательных  аппаратов.
Из них,  крутясь и кувыркаясь,  посыпались бомбы.  "Опять началось",  --
проворчал человек,  лег ногами к взрывам,  поднял автомат и открыл огонь
по всадникам,  гарцующим на горизонте.  Я выскочил вон, захлопнул дверцу
и, прислонившись к ней спиной, некоторое время слушал, как визжат, ревут
и  грохочут  бомбы.  Пилот  в  голубом  и девица в розовом на ступеньках
Пантеона все никак не могли покончить  со  своим  диалогом.  Я  еще  раз
осторожно  заглянул  в  дверцу:  над равниной медленно вспухали огненные
шары разрывов. Металлические колпаки откидывались один за другим, из-под
них  лезли  бледные,  оборванные  люди с бородатыми свирепыми лицами и с
железными ломами  наперевес.  Моего  недавнего  собеседника  наскакавшие
всадники в латах рубили в капусту длинными мечами, он орал и отмахивался
автоматом...
     Я закрыл дверцу и тщательно задвинул засов.
     Я вернулся к машине и сел в седло.  Мне  хотелось  слетать  еще  на
миллионы лет вперед и посмотреть умирающую Землю,  описанную Уэллсом. Но
тут в машине впервые что-то  застопорило:  не  выжималось  сцепление.  Я
нажал  раз,  нажал  другой,  потом  пнул  педаль  изо  всех сил,  что-то
треснуло,  зазвенело,  колыхающиеся  хлеба  встали  дыбом,  и  я  словно
проснулся.  Я  сидел  на  демонстрационном стенде в малом конференц-зале
нашего института, и все с благоговением смотрели на меня.
     - Что  со  сцеплением?  -  спросил я,  озираясь в поисках машины.
Машины не было. Я вернулся один.
     - Это неважно!  - закричал Луи Седловой. - Огромное вам спасибо!
Вы меня просто выручили... А как было интересно, верно, товарищи?
     Аудитория загудела в том смысле, что да, интересно.
     - Но  я  все  это  где-то  читал,  -  сказал  с сомнением один из
магистров в первом ряду.
     - Ну,  а как же!  А как же! - вскричал Л. Седловой. - Ведь он же
был в описываемом будущем!
     - Приключений  маловато,  -  сказали  в  задних  рядах  игроки  в
функциональный морской бой. - Все разговоры, разговоры...
     - Ну, уж тут я ни при чем, - сказал Седловой решительно.
     - Ничего  себе  -  разговоры,  - сказал я,  слезая со стенда.  Я
вспомнил,  как  рубили  моего  темнолицего  собеседника,  и  мне   стало
нехорошо.
     - Нет,  отчего же,  - сказал  какой-то  бакалавр.  -  Попадаются
любопытные   места.   Вот   эта  вот  машина...  Помните?  На  тригенных
куаторах... Это, знаете ли, да...
     - Нуте-с? - сказал Пупков-Задний. - У нас уже, кажется, началось
обсуждение. А может быть, у кого-нибудь есть вопросы к докладчику?
     Дотошный бакалавр    немедленно    задал   вопрос   о   полиходовой
темпоральной  передаче  (его,  видите  ли,   заинтересовал   коэффициент
объемного расширения), и я потихонечку удалился.
     У меня  было  странное  ощущение.   Все   вокруг   казалось   таким
материальным,  прочным,  вещественным.  Проходили люди,  и я слышал, как
скрипят у них башмаки,  и чувствовал ветерок от их  движений.  Все  были
очень немногословны, все работали, все думали, никто не болтал, не читал
стихов,  не произносил пафосных речей. Все знали, что лаборатория - это
одно,   а   трибуна  профсоюзного  собрания  -  это  совсем  другое,  а
праздничный митинг - это совсем третье.  И когда мне навстречу,  шаркая
подбитыми кожей валенками, прошел Выбегалло, я испытал к нему даже нечто
вроде симпатии,  потому что у  него  была  своеобычная  пшенная  каша  в
бороде,  потому что он ковырял в зубах длинным тонким гвоздем и, проходя
мимо, не поздоровался. Он был живой, весомый и зримый хам, он не помахал
руками и не принимал академических поз.