ничего не слышу.
     Мерлин замолчал  с  видом  человека,  готового  продолжать  в любой
момент.
     - Алло, - снова сказал я в трубку.
     - Кто у аппарата?
     - А вам кого нужно? - сказал я по старой привычке.
     - Вы мне это прекратите. Вы не в балагане, Привалов.
     - Виноват, Модест Матвеевич. Дежурный Привалов слушает.
     - Вот так. Докладывайте.
     - Что докладывать?
     - Слушайте,  Привалов.  Вы опять ведете себя, как не знаю кто. С
кем  вы  там  разговаривали?  Почему  на  посту  посторонние?  Почему  в
институте после окончания рабочего дня находятся люди?
     - Это Мерлин, - сказал я.
     - Гоните его в шею!
     - С    удовольствием,    -    сказал   я.   (Мерлин,   несомненно
подслушивавший,  покрылся пятнами,  сказал:  "Гр-рубиян!" - и растаял в
воздухе.)
     - С удовльствием или без удовольствия - это меня не  касается.  А
вот тут поступил сигнал,  что вверенные вам ключи вы сваливаете кучей на
столе, вместо того чтобы запирать их в ящик.
     "Выбегалло донес", подумал я.
     - Вы почему молчите?
     - Будет исполнено.
     - В таком вот аксепте, - сказал Модест Матвеевич. - Бдительность
должна быть на высоте. Доступно?
     - Доступно. Модест Матвеевич сказал: "У меня все", - и дал отбой.
     - Ну  ладно,  - сказал Ойра-Ойра,  застегивая зеленое пальто.  --
Пойду вскрывать консервы и откупоривать бутылки.  Будь здоров,  Саша,  я
еще забегу попозже.


Глава вторая


                              Я шел,  спускаясь в  темные  коридоры,
                              и  потом  опять  поднимаясь
                              наверх.  Я был один;  я кричал,  мне
                              не отвечали; я был один в этом
                              обширном, запутанном, как лабиринт, доме.

                              Ги де Мопассан

     Свалив  ключи в карман пиджака, я отправился в первый обход по парадной
лестнице, которой на моей памяти пользовались всего один раз, когда институт
посетило  августейшее  лицо  из Африки, я спустился в необозримый вестибюль,
украшенный многовековыми наслоениями архитектурных излишеств, и  заглянул  в
окошечко  швейцарской. Там в фосфоресцирующем тумане маячили два макродемона
Максвелла. Демоны играли в самую стохастическую из игр  -  в  орлянку.  Они
занимались  этим  все  свободное время, огромные, вялые, неописуемо нелепые,
более  всего  похожие  на  колонии  вируса  полиомиелита   под   электронным
микроскопом, одетые в поношенные ливреи. Как и полагается демонам Максвелла,
всю жизнь они занимались открыванием и закрыванием дверей. Это были опытные,
хорошо  выдрессированные экземпляры, но один из них, тот, что ведал выходом,
достиг уже пенсионного возраста, сравнимого с возрастом Галактики,  и  время
от  времени впадал в детство и начинал барахлить. Тогда кто-нибудь из отдела
Технического  Обслуживания  надевал  скафандр,  забирался   в   швейцарскую,
наполненную сжатым аргоном, и приводил старика в чувство.
     Следуя инструкции,  я заговорил  обоих,  то  есть  перекрыл  каналы
информации  и  замкнул  на  себя  вводно-выводные устройства.  Демоны не