горбоносый. "Можно в общежитии, - сказал бородатый. - У меня в комнате
свободная койка".  - "К общежитию не подъедешь",  - сказал  горбоносый
задумчиво.  "Да,  пожалуй",  -  сказал бородатый и почему-то засмеялся.
"Машину можно поставить возле милиции", - сказал горбоносый. "Да ерунда
это,  - сказал бородатый.  - Я несу околесицу, а ты за мной вслед. Как
он в общежитие-то пройдет?" - "Да-да,  черт,  - сказал горбоносый.  --
Действительно,  день не поработаешь - забываешь про все эти штуки".  --
"А может быть,  трансгрессировать его?" - "Ну-ну, - сказал горбоносый.
-- Это тебе не диван. Ты не Кристобаль Хунта, да и я тоже..."
     - Да вы не беспокойтесь,  - сказал я.  - Переночую в машине,  не
первый раз.
     Мне вдруг страшно захотелось поспать на  простынях.  Я  уже  четыре
ночи спал в спальном мешке.
     - Слушай, - сказал горбоносый, - хо-хо! Изнакурнож!
     - Правильно! - воскликнул бородатый. - На Лукоморье его!
     - Ей-богу, я переночую в машине, - сказал я.
     - Вы переночуете в доме,  - сказал горбоносый, - на относительно
чистом белье. Должны же мы вас как-то отблагодарить...
     - Не полтинник же вам совать, - сказал бородатый.
     Мы въехали в город.  Потянулись старинные  крепкие  заборы,  мощные
срубы из гигантских почерневших бревен,  с неширокими окнами,  с резными
наличниками,  с деревянными  петушками  на  крышах.  Попалось  несколько
грязных кирпичных строений с железными дверями, вид которых вынес у меня
в памяти полузнакомое слово "лабазы".  Улица была  прямая  и  широкая  и
называлась   проспектом   Мира.   Впереди,  ближе  к  центру,  виднелись
двухэтажные шлакоблочные дома с открытыми сквериками.
     - Следующий переулок направо, - сказал горбоносый.
     Я включил указатель поворота, притормозил и свернул направо. Дорога
здесь  заросла  травой,  но  у  какой-то  калитки  стоял,  приткнувшись,
новенький "Запорожец".  Номера домов висели над воротами,  и цифры  были
едва  заметны на ржавой жести вывесок.  Переулок назывался изящно:  "Ул.
Лукоморье".  Он был неширок и зажат между тяжелыми старинными  заборами,
поставленными,  наверное, еще в те времена, когда здесь шастали шведские
и норвежские пираты.
     - Стоп,  - сказал горбоносый.  Я тормознул,  и он снова стукнулся
носом о ствол ружья.  - Теперь так,  - сказал он,  потирая нос.  - Вы
меня подождите, а я сейчас пойду и все устрою.
     - Право, не стоит, - сказал я в последний раз.
     - Никаких разговоров. Володя, держи его на мушке.
     Горбоносый вылез из машины  и,  нагнувшись,  протиснулся  в  низкую
калитку.  За  высоченным  серым забором дома видно не было.  Ворота были
совсем уж феноменальные,  как в  паровозном  депо,  на  ржавых  железных
петлях в пуд весом.  Я с изумлением читал вывески. Их было три. На левой
воротине строго  блестела  толстым  стеклом  синяя  солидная  вывеска  с
серебряными буквами:

                                НИИЧАВО
                         изба на куриных ногах
                      ПАМЯТНИК СОЛОВЕЦКОЙ СТАРИНЫ

     На правой  воротине  сверху  висела ржавая жестяная табличка:  "Ул.
Лукоморье,  д.  N 13,  Н. К. Горыныч", под нею красовался кусок фанеры с
надписью чернилами вкривь и вкось:

                     КОТ НЕ РАБОТАЕТ
                                 Администрация

     - Какой КОТ? - спросил я. - Комитет Оборонной Техники?
     Бородатый хихикнул.
     - Вы,  главное,  не беспокойтесь,  - сказал  он.  -  Тут  у  нас