Предположим, что его никто не сжег. Как оно должно выглядеть в веках?
     - Есть  вещи  поинтереснее,  -  сказал Витька.  - Например,  что
происходит с ботинками Януса, когда он доносит их до дня изготовления на
фабрике "Скороход"?  И что бывает с пищей, которую он съедает за ужином?
И вообще...
     Но мы  были уже слишком утомлены.  Мы еще немного поспорили,  потом
пришел Саня Дрозд,  вытеснил  нас,  спорящих,  с  дивана,  включил  свою
"Спидолу" и стал просить два рубля.  "Ну дайте",  - ныл он.  "Да нет у
нас",  - отвечали мы ему.  "Ну,  может,  последние есть...  Дали бы!.."
Спорить стало невозможно, и мы решили идти обедать.
     - В конце концов,  - сказал Эдик,  - наша  гипотеза  не  так  уж
фантастична. Может быть, судьба У-Януса гораздо удивительнее.
     Очень может быть, подумали мы и пошли в столовую.
     Я забежал на минутку в электронный зал сообщить, что ухожу обедать.
В коридоре я налетел на У-Януса,  который внимательно на меня посмотрел,
улыбнулся почему-то и спросил, не виделись ли мы с ним вчера.
     - Нет,  Янус Полуэктович,  - сказал я.  - Вчера  мы  с  вами  не
виделись.  Вчера  вас в институте не было.  Вы вчера,  Янус Полуэктович,
прямо с утра улетели в Москву.
     - Ах да, - сказал он. - Я запамятовал.
     Он так ласково улыбался мне,  что  я  решился.  Это  было  немножко
нагло,  конечно,  но я твердо знал, что последнее время Янус Полуэктович
относился ко мне хорошо, а значит, никакого особенного инцидента у нас с
ним  сейчас  произойти  не  могло.  И  я  спросил вполголоса,  осторожно
оглядевшись:
     - Янус Полуэктович, разрешите, я вам задам один вопрос?
     Подняв брови,  он некоторое время внимательно смотрел  на  меня,  а
потом, видимо вспомнив что-то, сказал:
     - Пожалуйста, прошу вас. Только один?
     Я понял,  что  он  прав.  Все  это  никак не влезало в один вопрос.
Случится ли война?  Выйдет ли из меня толк?  Найдут ли рецепт  всеобщего
счастья? Умрет ли когда нибудь последний дурак?.. Я сказал:
     - Можно, я зайду к вам завтра с утра?
     Он покачал головой и,  как мне показалось,  с некоторым злорадством
ответил:
     - Нет.   Это  никак  невозможно.  Завтра  с  утра  вас,  Александр
Иванович,  вызовет  Китежградский  завод,  и  мне  придется   дать   вам
командировку.
     Я почувствовал  себя  глупо.  Было  что-то  унизительное   в   этом
детерминизме,  обрекавшем  меня,  самостоятельного  человека со свободой
воли,  на совершенно определенные,  не зависящие теперь от меня  дела  и
поступки. И речь шла совсем не о том, хотелось мне ехать в Китежград или
не хотелось.
     Речь шла о неизбежности.  Теперь я не мог ни умереть,  ни заболеть,
ни закапризничать ("вплоть до увольнения!"),  я был обречен, и впервые я
понял  ужасный  смысл  этого  слова.  Я  всегда  знал,  что  плохо  быть
обреченным,  например,  на казнь или слепоту. Но быть обреченным даже на
любовь  самой  славной  девушки  в  мире,  на интереснейшее кругосветное
путешествие и на поездку в Китежград (куда я,  кстати,  рвался  уже  три
месяца) тоже,  оказывается, может быть крайне неприятно. Знание будущего
представилось мне совсем в новом свете...
     - Плохо читать хорошую книгу с конца, не правда ли? - сказал Янус
Полуэктович,  откровенно за мною наблюдавший.  - А что  касается  ваших
вопросов,  Александр  Иванович,  то...  Постарайтесь  понять,  Александр
Иванович, что не существует единственного для всех будущего. Их много, и
каждый поступок творит какое-нибудь из них. Вы это поймете, - сказал он
убедительно. - Вы это обязательно поймете.
     Позже я действительно это понял.
     Но это уже совсем-совсем другая история.