|
усевшимся на стол.
- Господи помилуй, - сказал писарь, - как это я попал на стол, да еще
заснул? И какой дикий сон мне приснился. Какая чепуха!
6. ЛУЧШЕЕ, ЧТО СДЕЛАЛИ КАЛОШИ
На другой день рано утром, когда писарь еще лежал в постели, в дверь
постучали, и вошел его сосед, снимавший комнату на том же этаже, - молодой
студент-богослов.
- Одолжи мне, пожалуйста, свои калоши, - сказал он. - Хоть в саду и
сыро, да больно уж ярко светит солнышко. Хочу туду сойти выкурить
трубочку.
Он надел калоши и вышел в сад, в котором росло только два дерева -
слива и груша; впрочем, даже столь скудная растительность в Копенгагене
большая редкость.
Студент прохаживался взад и вперед по дорожке. Время было раннее,
всего шесть часов утра. На улице заиграл рожок почтового дилижанса.
- О, путешествовать, путешествовать! - вырвалось у него. - Что может
быть лучше! Это предел всех моих мечтаний. Если бы они осуществились, я бы
тогда, наверное, угомонился и перестал метаться. Как хочется ехать
подальше отсюда, увидеть волшебную Швейцарию, поездить по Италии!
Хорошо еще, что калоши счастья выполняли желания немедленно, а то бы
студент, пожалуй, забрался слишком далеко и для себя самого и для нас с
вами. В тот же миг он уже путешествовал по Швейцарии, упрятанный в
почтовый дилижанс вместе с восемью другими пассажирами. Голова у него
трещала, шею ломило, ноги затекли и болели, потому что сапоги жали
немилосердно. Он не спал и не бодрствовал, но был в состоянии какого-то
мучительного оцепенения. В правом кармане у него лежал аккредитив, в левом
паспорт, а в кожаном мешочке на груди было зашито несколько золотых.
Стоило нашему путешественнику клюнуть носом, как ему тут же начинало
мерещиться, что он уже потерял какое-нибудь из своих сокровищ, и тогда его
бросало в дрожь, а рука его судорожно описывала треугольник - справа
налево и на грудь, - чтобы проверить, все ли цело. В сетке над головами
пассажиров болтались зонтики, палки, шляпы, и все это мешало студенту
наслаждаться прекрасным горным пейзажем. Но он все смотрел, смотрел и не
мог насмотреться, а в сердце его звучали строки стихотворения, которое
написал, хотя и не стал печатать, один известный нам швейцарский поэт:
Прекрасный край! Передо мной
Монблан белеет вдалеке.
Здесь был бы, право, рай земной,
Будь больше денег в кошельке.
Природа здесь была мрачная, суровая и величественная. Хвойные леса,
покрывавшие заоблачные горные вершины, издали казались просто зарослями
вереска. Пошел снег, подул резкий, холодный ветер.
- Ух! - вздохнул студент. - Если бы мы уже были по ту сторону Альп!
Там теперь наступило лето, и я наконец получил бы по аккредитиву свои
деньги. Я так за них боюсь, что все эти альпийские красоты перестали меня
пленять. Ах, если б я уже был там!
И он немедленно очутился в самом сердце Италии, где-то на дороге
между Флоренцией и Римом. Последние лучи солнца озаряли лежащие между
двумя темно-синими холмами Тразименское озеро, превращая его воды в
расплавленное золото. Там, где некогда Ганнибал разбил Фламиния, теперь
виноградные лозы мирно обвивали друг друга своими зелеными плетями. У
дороги, под сенью благоухающих лавров, прелестные полуголые ребятишки
пасли стадо черных как смоль свиней. Да, если бы описать эту картину как
следует, все бы только и твердили: "Ах, восхитительная Италия!" Но, как ни
|
|