на кольце в роскошной металлической  клетке.  -  Сегодня  у  попочки  день
рождения, - сказала она, глупо улыбаясь, -  и  полевая  птичка  хочет  его
поздравить.
     Попугай, ничего на это не ответив, все так же важно раскачивался взад
и вперед. В это время  громко  запела  красивая  канарейка,  которую  сюда
привезли прошлым летом из теплой и благоухающей родной страны.
     - Ишь, крикунья! -  сказала  хозяйка  и  набросила  на  клетку  белый
носовой платок.
     - Пи-пи! Какая ужасная метель! - вздохнула канарейка и умолкла.
     Писаря, которого  хозяйка  называла  "полевой  птичкой",  посадили  в
маленькую клетку, рядом с клеткой канарейки и  по  соседству  с  попугаем.
Попугай мог внятно выговаривать только одну фразу, нередко звучавшую очень
комично: "Нет, будем людьми!", а все остальное получалось у него столь  же
невразумительным, как щебет канарейки. Впрочем,  писарь,  превратившись  в
птичку, отлично понимал своих новых знакомых.
     - Я порхала над зеленой пальмой и цветущим миндальным деревом, - пела
канарейка, - вместе с братьями и сестрами я летала над чудесными цветами и
зеркальной гладью озер,  и  нам  приветливо  кивали  отражения  прибрежных
растений. Я видела стаи красивых попугаев, которые рассказывали  множество
чудеснейших историй.
     - Это дикие птицы, - отозвался  попугай,  -  не  получившие  никакого
образования. Нет, будем людьми! Что же ты не смеешься, глупая птица?  Если
этой остроте смеется  и  сама  хозяйка  и  ее  гости,  так  почему  бы  не
посмеяться и тебе? Не оценить хороших острот - это  очень  большой  порок,
должен вам сказать. Нет, будем людьми!
     - А ты помнишь красивых  девушек,  что  плясали  под  сенью  цветущих
деревьев? Помнишь сладкие плоды и прохладный сок диких растений?
     - Конечно, помню, - отвечал попугай, - но здесь  мне  гораздо  лучше!
Меня прекрасно кормят и всячески ублажают. Я знаю, что я умен,  и  с  меня
довольно. Нет, будем людьми! У тебя, что называется, поэтическая натура, а
я сведущ в науках и остроумен. В тебе есть эта самая гениальность,  но  не
хватает рассудительности. Ты метишь  слишком  высоко,  поэтому  люди  тебя
осаживают. Со мной они так поступать не станут, потому что я  обошелся  им
дорого. Я внушаю уважение уже одним своим клювом, а болтовней  своей  могу
кого угодно поставить на место. Нет, будем людьми!
     - О моя теплая, цветущая родина, - пела канарейка, - я  буду  петь  о
твоих темно-зеленых деревьях,  чьи  ветви  целуют  прозрачные  воды  тихих
заливов,  о  светлой  радости  моих  братьев  и  сестер,  о   вечнозеленых
хранителях влаги в пустыне - кактусах.
     - Перестань хныкать! - проговорил попугай. - Скажи  лучше  что-нибудь
смешное. Смех - это знак высшей  степени  духовного  развития.  Вот  разве
могут, к примеру, смеяться  собака  или  лошадь?  Нет,  они  могут  только
плакать,  а  способностью  смеяться  одарен  лишь  человек.  Ха-ха-ха!   -
расхохотался попочка и окончательно сразил собеседников своим "нет,  будем
людьми!"
     -  И  ты,  маленькая  серая  датская  птичка,  -  сказала   канарейка
жаворонку, - ты тоже стала пленницей. В твоих лесах, наверное, холодно, но
зато в них ты свободна. Лети же отсюда! Смотри, они забыли  запереть  твою
клетку! Форточка открыта, лети же - скорей, скорей!
     Писарь так и сделал, вылетел из клетки и уселся возле нее. В этот миг
дверь в соседнюю комнату открылась, и на пороге появилась  кошка,  гибкая,
страшная, с зелеными горящими глазами. Кошка уже совсем было приготовилась
к прыжку, но канарейка заметалась в клетке, а попугай захлопал крыльями  и
закричал: "Нет, будем людьми!" Писарь похолодел  от  ужаса  и,  вылетев  в
окно, полетел над домами и улицами. Летел, летел, наконец устал, -  и  вот
увидел дом, который показался ему знакомым. Одно окно в доме было открыто.
Писарь влетел в комнату и уселся на стол. К своему изумлению,  он  увидел,
что это его собственная комната.
     "Нет, будем людьми!"  -  машинально  повторил  он  излюбленную  фразу
попугая и в ту же минуту вновь стал полицейским писарем,  только  зачем-то