|
Неподалеку стоял мальчуган и хлопал палкой по воде в грязной канавке
- брызги разлетались в разные стороны, и писарь задумался вдруг о тех
миллионах живых, невидимых простым глазом существ, которые взлетают вместе
с водяными каплями на огромную, по сравнению с их собственными размерами,
высоту, - вот как если бы мы, например, очутились над облаками. Размышляя
об этом, а также о своем превращении, наш писарь улыбнулся: "Я просто сплю
и вижу сон. Но какой это все-таки удивительный сон! Оказывается, можно
грезить наяву, сознавая, что это тебе только снится. Хорошо бы вспомнить
обо всем этом завтра утром, когда я проснусь. Какое странное состояние!
Сейчас я все вижу так четко, так ясно, чувствую себя таким бодрым и
сильным - и в то же время хорошо знаю, что если утром попытаюсь что-нибудь
припомнить, в голову мне полезет только чепуха. Сколько раз это бывало со
мной! Все эти чудесные вещи похожи на золото гномов: ночью, когда их
получаешь, они кажутся драгоценными камнями, а днем превращаются в кучу
щебня и увядших листьев".
Вконец расстроенный писарь, грустно вздыхал, поглядывая на птичек,
которые весело распевали свои песенки, перепархивая с ветки на ветку.
"И им живется лучше, чем мне. Уметь летать - какая чудесная
способность! Счастлив тот, кто ею одарен. Если бы только я мог
превратиться в птичку, я бы стал вот таким маленьким жаворонком!"
И в ту же минуту рукава и фалды его сюртука превратились в крылья и
обросли перьями, а вместо калош появились коготки. Он сразу заметил все
эти превращения и улыбнулся. "Ну, теперь я вижу, что это сон. Но таких
дурацких снов мне еще не приходилось видеть", - подумал он, взлетел на
зеленую ветку и запел.
Однако в его пении уже не было поэзии, так как он перестал быть
поэтом: калоши, как и все, кто хочет чего-нибудь добиться, выполняли
только одно дело зараз. Захотел писарь стать поэтом - стал, захотел
превратиться в птичку - превратился, но зато утратил свои прежние
свойства.
"Забавно, нечего сказать! - подумал он. - Днем я сижу в полицейской
канцелярии, занимаюсь важнейшими делами, а ночью мне снится, что я
жаворонком летаю по Фредериксбергскому парку. Да об этом, черт возьми,
можно написать целую народную комедию!"
И он слетел на траву, завертел головой и принялся весело клевать
гибкие травинки, казавшиеся ему теперь огромными африканскими пальмами.
Внезапно вокруг него стало темно, как ночью; ему почудилось, будто на
него набросили какое-то гигантское одеяло! На самом же деле это мальчик из
слободки накрыл его своей шапкой. Мальчик запустил руку под шапку и
схватил писаря за спинку и крылья; тот сначала запищал от страха, потом
вдруг возмутился:
- Ах ты негодный щенок! Как ты смеешь! Я полицейский писарь!
Но мальчишка услышал только жалобное "пи-и, пи-и-и". Он щелкнул
птичку по клюву и пошел с нею дальше, на горку.
По дороге он встретил двух школьников; оба они были в высшем классе -
по своему положению в обществе, и в низшем - по умственному развитию и
успехам в науках. Они купили жаворонка за восемь скиллингов. Таким образом
полицейский писарь вернулся в город и оказался в одной квартире на Готской
улице.
- Черт побери, хорошо, что это сон, - сказал писарь, - а не то я бы
здорово рассердился! Сначала я стал поэтом, потом - жаворонком. И ведь это
моя поэтическая натура внушила мне желание превратиться в такую малютку.
Однако невеселая это жизнь, особенно когда попадешь в лапы к подобным
сорванцам. Хотел бы я узнать, чем все это кончится?
Мальчики принесли его в красиво обставленную комнату, где их
встретила толстая улыбающаяся женщина. Она ничуть не обрадовалась "простой
полевой птичке", как она назвала жаворонка, тем не менее разрешила
мальчикам оставить его и посадить в клетку на подоконнике.
- Быть может, он немного развлечет попочку! - добавила она и с
улыбкой взглянула на большого зеленого попугая, который важно покачивался
|
|