|
Теперь я сам хочу услышать ваше мненье.
Декламировал чтец превосходно, в зале загремели аплодисменты.
Среди публики находился и наш злосчастный медик. Он, казалось, уже
забыл свои злоключения, пережитые прошлой ночью. Отправляясь в театр, он
опять надел калоши, - их пока никто не востребовал, а на улице была
слякоть, так что они могли сослужить ему хорошую службу. И сослужили!
Стихи произвели большое впечатление на нашего медика. Ему очень
понравилась их идея, и он подумал, что хорошо бы раздобыть такие очки.
Немного навострившись, можно было бы научиться читать в сердцах людей, а
это гораздо интереснее, чем заглядывать в будущий год, - ведь он все равно
наступит рано или поздно, а вот в душу к человеку иначе не заглянешь.
"Взять бы, скажем, зрителей первого ряда, - думал медик, - и
посмотреть, что делается у них в сердце, - должен же туда вести какой-то
вход, вроде как в магазин. Чего бы я там ни насмотрелся, надо полагать! У
этой вот дамы в сердце, наверное, помещается целый галантерейный магазин.
А у этой уже опустел, только надо бы его как следует помыть да почистить.
Есть среди них и солидные магазины. Ах, - вздохнул медик, - знаю я один
такой магазин, но, увы, приказчик для него уже нашелся, и это единственный
его недостаток. А из многих других, наверное, зазывали бы: "Заходите,
пожалуйста, к нам, милости просим!" Да, вот зайти бы туда в виде крошечной
мысли, прогуляться бы по сердцам!"
Сказано - сделано! Только пожелай - вот все, что надо калошам
счастья. Медик вдруг весь как-то съежился, стал совсем крохотным и начал
свое необыкновенное путешествие по сердцам зрителей первого ряда.
Первое сердце, в которое он попал, принадлежало одной даме, но
бедняга медик сначала подумал, что очутился в ортопедическом институте,
где врачи лечат больных, удаляя различные опухоли и выправляя уродства. В
комнате, куда вошел наш медик, были развешаны многочисленные гипсовые
слепки с этих уродливых частей тела. Вся разница только в том, что в
настоящем институте слепки снимаются, как только больной туда поступает, а
в этом сердце они изготовлялись тогда, когда из него выписывался здоровый
человек.
Среди прочих в сердце этой дамы хранились слепки, снятые с физических
и нравственных уродств всех ее подруг.
Так как слишком задерживаться не полагалось, то медик быстро
перекочевал в другое женское сердце, - и на этот раз ему показалось, что
он вступил в светлый обширный храм. Над алтарем парил белый голубь -
олицетворение невинности. Медик хотел было преклонить колена, но ему нужно
было спешить дальше, в следующее сердце, и только в ушах его еще долго
звучала музыка органа. Он даже почувствовал, что стал лучше и чище, чем
был раньше, и достоин теперь войти в следующее святилище, оказавшееся
жалкой каморкой, где лежала больная мать. Но в открытые настежь окна
лились теплые солнечные лучи, чудесные розы, расцветшие в ящике под окном,
качали головками, кивая больной, две небесно-голубые птички пели песенку о
детских радостях, а больная мать просила счастья для своей дочери.
Потом наш медик на четвереньках переполз в мясную лавку; она была
завалена мясом, - и куда бы он ни сунулся, всюду натыкался на туши. Это
было сердце одного богатого, всеми уважаемого человека, - его имя,
наверно, можно найти в справочнике по городу.
Оттуда медик перекочевал в сердце его супруги. Оно представляло собой
старую, полуразвалившуюся голубятню. Портрет мужа был водружен над ней
вместо флюгера; к ней же была прикреплена входная дверь, которая то
открывалась, то закрывалась - в зависимости от того, куда поворачивался
супруг.
Потом медик попал в комнату с зеркальными стенами, такую же, как во
дворце Розенборг, но зеркала здесь были увеличительные, они все
увеличивали во много раз. Посреди комнаты восседало на троне маленькое "я"
обладателя сердца и восхищалось своим собственным величием.
Оттдуда медик перебрался в другое сердце, и ему показалось, что он
|
|