"Все это одна чернь!" - думали спички.
     Теперь была очередь за самоваром: он должен  был  спеть.  Но  самовар
отговорился тем, что может петь лишь тогда, когда внутри у него  кипит,  -
он просто важничал и не хотел петь иначе, как стоя на столе у господ.
     На окне  лежало  старое  гусиное  перо,  которым  обыкновенно  писала
служанка; в нем не было ничего замечательного, кроме разве того,  что  оно
слишком глубоко было  обмокнуто  в  чернильницу,  но  именно  этим  оно  и
гордилось!
     - Что ж, если самовар не хочет петь, так и не надо! - сказало оно.  -
За окном весит в клетке соловей -  пусть  он  споет!  Положим,  он  не  из
ученых, но об этом мы сегодня говорить не будем.
     - По-моему, это в высшей степни неприлично - слушать какую-то пришлую
птицу! - сказал большой медный  чайник,  кухонный  певец  и  сводный  брат
самовара. - Разве это патриотично? Пусть рассудит корзинка для провизии!
     - Я просто из вебя выхожу! - сказала корзинка. - Вы не  поверите,  да
чего я выхожу из себя! Разве так следует проводить вечера? Неужели  нельзя
поставить дом на надлежащую ногу? Каждый бы тогда знал  свое  место,  и  я
руководила бы всеми! Тогда дело пошло совсем иначе!
     - Давайте шуметь! - закричали все.
     Вдруг дверь отворилась, вошла служанка, и - все присмирели, никто  ни
гу-гу; но не было ни единого горшка, который не мечтал про  себя  о  своей
знатности и о том, что он мог бы сделать. "Уж если бы взялся  за  дело  я,
пошло бы веселье!" - думал про себя каждый.
     Служанка взяла спички и зажгла ими  свечку.  Боже  ты  мой,  как  они
зафыркали, загораясь!
     "Вот теперь все видят, что мы здесь первые персоны! - думали  они.  -
Какой от нас блеск, сколько света!"
     Тут они и сгорели.
     - Чудесная сказка! - сказала королева. -  Я  точно  сама  посидела  в
кухне вместе со спичками! Да, ты достоин руки нашей дочери.
     - Конечно! - сказал король. - Свадьба будет в понедельник!
     Теперь они уже говорили ему ты - он ведь скоро должен  был  сделаться
членом их семьи.
     И так, день  свадьбы  был  объявлен,  и  вечером  в  городе  устроили
иллюминацию, а  в  народ  бросали  пышки  и  крендели.  Уличные  мальчишки
поднимались на цыпочки, чтобы поймать  их,  кричали  "ура"  и  свистели  в
пальцы; великолепие было несказанное.
     "Надо же и мне устроить что-нибудь!" -  подумал  купеческий  сын;  он
накупил ракет, хлопушек и прочего, положив все это в свой сундук и взвился
в воздух.
     Пиф, паф! Шш-пшш! Вот так трескотня пошла, вот так шипение!
     Турки подпрыгивали так, что туфли летели через головы; никогда еще не
видывали они такого фейерверка. Теперь-то все  поняли,  что  на  принцессе
женится сам турецкий бог.
     Вернувшись в  лес,  купеческий  сын  подумал:  "Надо  пойти  в  город
послушать, что там говорят обо мне!" И  не  мудрено,  что  ему  захотелось
узнать это.
     Ну и рассказов же ходило по городу! К кому он не  обращался,  всякий,
оказывается, рассказывал  о  виденном  по-своему,  но  все  в  один  голос
говорили, что это было дивное зрелище.
     - Я видел самого турецкого бога! - говорил один. - Глаза у него  были
что твои звезды, а борода что пена морская!
     - Он летел в огненном плаще! - рассказывал другой.  -  А  из  складок
выглядывали прелестнейшие ангелочки.
     Да, много  чудес  рассказали  ему,  а  на  другой  день  должна  была
состояться и свадьба.
     Пошел он назад в лес, чтобы опять сесть в свой сундук, да куда же  он
девался? Сгорел! Купеческий сын заронил в него искру от фейерверка, сундук
тлел, тлел, да и вспыхнул; теперь от него оставалась одна зола. Так  и  не
удалось купеческому сыну опять прилететь к своей невесте.