- Амелинка, родная моя сестричка...
     - Нет, Филипп, - твердо произнесла Амелина. - Я больше не  хочу  быть
твоей сестричкой - ни родной, ни двоюродной. Я хочу быть твоей любимой.
     Филипп потерся щекой о ее  бедро.  Сквозь  тонкую  ткань  рубашки  он
чувствовал тепло  живого  тела  -  такого  соблазнительного  и  желанного.
Амелина ерошила его волосы; ему было немного больно и невыразимо  приятно,
и он постанывал от наслаждения.
     - А знаешь, милый, никто не верит, что между  нами  ничего  не  было.
Даже Гастон. Когда наш лекарь сказал ему, что  я  еще  девственница,  брат
долго хохотал, затем разозлился, обозвал мэтра дураком и невеждой  и  чуть
было не прогнал его. Мне едва удалось уговорить Гастона, чтобы он  изменил
свое решение.
     - Бедный лекарь, - с улыбкой произнес Филипп. - За правду пострадал.
     - А Симон, глупенький, так  и  не  понял,  что  это  он  сделал  меня
женщиной.
     Филипп все еще стоял на коленях и жался к ее ногам.
     - У вас есть сын, Амелинка.
     - Да, есть. Жаль, что не ты его отец.
     - Симон мой друг, - в отчаянии прошептал Филипп.
     - А я твоя подруга, и я люблю тебя. Больше всего на  свете  люблю.  В
детстве я так мечтала стать твоей женой,  да  и  Гастон  хотел,  чтобы  мы
поженились, и очень неохотно выдал меня за Симона.
     - Но ведь ты не возражала.
     - А с какой стати  мне  было  возражать?  Если  бы  ты  знал,  что  я
пережила, когда мне стало известно о твоей женитьбе на этой...  на  кузине
Эрнана. Я была убита, я думала, что умру, я не хотела жить!  А  Симон  все
утешал меня, утешал... И вообще, он такой милый, такой  добрый,  так  меня
любит... - Внезапное всхлипывание оборвало ее речь.
     Филипп тоже всхлипнул.
     - Но ты... Ты всегда был для меня самым лучшим, самым дорогим,  самым
милым, самым... самым... Господи! Да все эти годы я жила одной лишь мыслью
о тебе... - Она всхлипнула  снова.  -  Когда  умерла  твоя  жена,  я  была
беременна... Увы!.. И к счастью для Симона... Иначе я сбежала бы от  него,
приехала бы к тебе в Кантабрию, жила бы там с тобой как твоя любовница,  и
чихала бы на все сплетни, на все, что обо мне говорили  бы,  как  бы  меня
называли. Главное, что я была бы с тобой.
     - Мне тебя очень не хватало, сестренка. Я часто думал о тебе, там, на
чужбине...
     Амелина вздрогнула всем телом. Филипп поднял голову и враз вскочил на
ноги.
     - Амелиночка, не надо плакать, родная моя. Все, что угодно, только не
это. Или я тоже заплачу, я это умею.
     Глаза его вправду увлажнились. Он взял ее руку и провел ею  по  своей
щеке.
     - Вот видишь! Не надо, прекрати, любимая.
     Амелина улыбнулась сквозь слезы.
     - Любимая? Ты сказал - любимая?
     Вместо ответа Филипп обцеловал ее лицо и руки. Она наклонила голову и
впилась зубами в его плечо.
     - Амелина, не кусайся, милочка.
     - А ты делай что-нибудь, не стой как вкопанный.
     Филипп подхватил ее на руки и забрался вместе с ней на кровать.
     - И что же теперь будет с Симоном? - спросил он то ли у нее, то ли  у
себя.
     - Не знаю... И знать не хочу... Прости меня, Господи,  грешную!  -  И
Амелина прижалась губами к его губам в страстном поцелуе.
     "Прости меня, Симон, грешного", - напоследок подумал Филипп, со  всей
ясностью осознав, что уже не сможет спасти  мир  от  появления  еще  одной
прелюбодейки.
     Да и не хочет этого.