толчок в спину  (не  в  упрек  маме  будет  сказано,  я  проделал  бы  это
значительно мягче),  и  нас  понесло  вдоль  Меридиана  к  нижнему  полюсу
существования - к Хаосу.
     Перед нами и  вокруг  нас  с  калейдоскопической  быстротой  менялись
картины разных миров. Ослепительно-белое солнце  Царства  Света  приобрело
золотистый  оттенок,  цветущие  сады,  величественные   башни   и   купола
Солнечного Града, мелькнув на  мгновение,  исчезли,  уступив  место  диким
тропическим джунглям... Солнце порозовело, а над зарослями будто  пронесся
ураган,  сметая  все  на  своем  пути,   и   осталась   только   выжженная
потрескавшаяся земля... Розовый оттенок светила  сменился  красным,  землю
покрыла километровая толща воды... Солнце  еще  больше  покраснело,  океан
отступил,  обнажая  песчаную  равнину...  Солнце  превратилось  в  большой
красный диск, похожий на дневное  светило  Истинных  Сумерек...  Диск  все
разрастался и разрастался...
     Мы уже оставили позади Экваториальный  Пояс,  единственное  место  во
вселенной,  где  существуют  все  условия  для  возникновения  и  развития
нормальной полноценной жизни; близость к  полюсам  мироздания,  Порядку  и
Хаосу, порождает дисбаланс бытия, убивающий все  живое  -  за  исключением
нас,  Властелинов  Экватора,   людей   не   совсем   обычных,   обладающих
наследственным даром повелевать силами, да еще полуживых  существ,  зомби,
рожденных Порядком или Хаосом.
     Между тем солнце  продолжало  увеличиваться  в  размерах,  приобретая
зловещий кровавый оттенок, и вскоре заняло добрую  четверть  бледно-серого
неба. Вокруг нас простиралась бескрайняя оранжевая пустыня, хилый  ветерок
изо  всех  своих  крохотных  сил  изредка  подымал  в  разреженный  воздух
небольшие  тучки   песка,   кое-где   виднелись   гладкие,   отшлифованные
миллиардами  прошедших  лет  скалистые  выступы.  Это  был  необитаемый  и
ничейный мир из группы Полярных миров Хаоса; мир, близкий к  той  незримой
черте, за которой начинается тепловая смерть вселенной...
     - Держись! - крикнула мне Юнона, и нас снова окутала фиолетовая мгла.
     Меня  дернуло,  тряхнуло,   потом   закружило   с   умопомрачительной
скоростью, к горлу вновь подступила  тошнота,  а  к  довершению  ко  всему
что-то сильно ударило меня под  дых,  и  лишь  отчаянным  усилием  воли  я
заставил себя не скрутиться в бараний рог - но на  несколько  долгих,  как
вечность, секунд дыхание у меня все же перехватило. Да,  путешествовать  с
моей матушкой по Тоннелю не мед! Для того,  чтобы  безропотно  снести  все
это, требуется включенная на полную  мощность  сыновья  почтительность.  Я
никогда прежде не пересекал Грань  Хаоса,  но  был  уверен,  что  смог  бы
обойтись без такой соматической встряски.
     Мы пронеслись сквозь океан бушующей энергии и нырнули в пространство,
которое  опровергало  все  эвклидовы  представления  о  перспективе.   Мир
нелинейных и непостоянных во времени законов, мир  парадоксов,  абсурда  и
безумия, мир сумасшедшей геометрии и шизофренической логики...
     Желудок  мой  снова  взбунтовался,  когда  мы  на  огромной  скорости
пересекли область, где геодезические расходились веером, искажая не только
перспективу, но и наши тела. Не знаю, что чувствовала при этом Юнона, но у
меня было такое ощущение, словно я вывернут наизнанку.
     Откуда не возьмись, перед нами возникла каменная глыба. Я не на шутку
испугался, что мы сейчас врежемся в нее, однако  в  последний  момент  она
внезапно раскрылась, подобно бутону розы в ускоренном фильме, и  поглотила
нас целиком.
     Посадка была довольно мягкой, и после всех  маминых  фортелей  я  был
приятно удивлен,  ибо  ожидал  худшего.  Мы  оказались  в  помещении,  где
геометрия была более или менее нормальной, во всяком случае стабильной. Ни
окон, ни дверей видно не было; свет излучал пол,  выложенный  разноцветной
мозаикой. Все стены и сводчатый  потолок  сплошь  были  покрыты  фресками,
изумительные по своей красоте и жуткими  по  содержанию.  Они  производили
столь сильное  впечатление,  что  даже  такому  неискушенному  в  живописи
дилетанту, как я,  было  совершенно  ясно,  что  вышли  они  из-под  кисти
великого мастера. Изображенные на фресках сцены были яркими, убедительными