- Ты - последняя скотина  и  отъявленный  негодяй!  -  повторил  я  и
спокойным шагом направился к ожидавшим меня аравакам. Они вскинули мушкеты
на изготовку.


                          ЖЕСТОКОСТЬ ГОЛЛАНДЦЕВ

     Разгрузка невольников с корабля произвела гнетущее впечатление  и  на
моих товарищей.  После возвращения на шхуну весь конец дня только  и  было
разговоров об этом событии; у всех сжимались кулаки и особенно у Мигуэля и
наших четырех негров.
     Поскольку вестей о  скором  возвращении  генерального  директора  ван
Хусеса в столицу все не было, мы решили с пользой провести время  ожидания
и заняться охотой в ближайших джунглях и ловлей рыбы в Эссекибо.  Обычно с
рассветом группы наших охотников и рыбаков отправлялись на несколько, а то
и на десяток с лишним миль вниз или вверх по реке и там, вдали от города и
вообще от людей, прочесывали  берега  реки  и  чащу  леса.  Это  приносило
двойную пользу: мы добывали пищу и поддерживали свою боевую  форму.  Кроме
того, в итоге мы неплохо изучили ближайшие окрестности  и,  между  прочим,
открыли лесную тропу, а  точнее  -  дорогу,  ведущую  из  столицы  на  юг,
вероятнее всего, именно туда, где милях в двадцати от  города  находились,
как мы слышали, голландские плантации сахарного тростника.  Местами дорога
порой выходила из чащи на берег Эссекибо, к самой воде.
     В одном из таких мест однажды мы, скрываясь в чаще, стали свидетелями
грустной картины - несколько с ног до головы вооруженных карибов  вели  по
направлению  к  столице  толпу  из  двух  десятков  опутанных    веревками
пленников-негров.  Нетрудно было догадаться,  что  это  рабы,  бежавшие  с
плантаций и пойманные карибами.  Несколько растерявшись от  неожиданности,
мы не успели что-либо предпринять, и вся группа скрылась в лесу.
     Как оказалось позже, пленников бросили в тюрьму, а  власти  объявили,
что утром следующего дня состоится публичный  суд  над  ними  и  наказание
преступников.
     На следующий день я разрешил половине команды сойти на  берег,  чтобы
лично убедиться, как отправляется здесь голландское правосудие;  остальная
часть экипажа с оружием в руках несла на шхуне  службу  охраны  -  мне  не
хотелось каких-нибудь неприятных случайностей.
     К судебной процедуре, которую намечалось провести под открытым  небом
на главной площади столицы, голландцы готовились как к  важной  церемонии.
Для судей установили  в  тени  покрытый  зеленой  материей  длинный  стол.
Помощники палача - негры и сам палач вбивали в землю какие-то колья, не то
виселицы,  не  то  орудия  для  пыток,  а  тут  же    рядом    рыжебородый
голландец-костоправ раскладывал на  отдельном  столике  свои  инструменты:
устрашающего вида щипцы, пилы, ножи, топор.  На площади  стали  собираться
белые жители городка со всей своей службой обоего пола: неграми, мулатами,
индейцами.  Собрался почти весь  город.  Под  охраной  вооруженной  стражи
привели группы рабов с близлежащих плантаций,  чтобы  они  своими  глазами
могли убедиться, какая судьба постигнет беглецов.
     Мне, как белолицему чужеземцу, к тому же в мундире капитана,  и  всей
моей "свите" были предоставлены своего рода почетные места  неподалеку  от
судейского стола.  А лично мне был даже дан табурет. Не  очень-то  приятно
было наблюдать, как  жители  городка  пялили  на  меня  глаза,  словно  на
какое-то диво, и шушукались меж собой, одни с  иронией  на  лицах,  другие
скорее с любопытством.
     Наконец в сопровождении тюремной стражи подвели "подсудимых",  причем
самых  старших  из  них,  признанных,  вероятно,  зачинщиками,  сразу   же
привязали к кольям, а тех, кто помоложе, выстроили в шеренгу. Все они были
ужасно истощены, кости просвечивали сквозь кожу, глаза запали.
     Под громкий бой барабанов явились судьи.  Их было  восемь:  все,  как
один, почтенные горожане, надменные,  исполненные  чувствами  собственного
достоинства, самоуверенности и святой своей правоты.