язык.  Они рассказывали тебе предания,  выдуманные  такими  же,  как  они,
бездельниками, в них нет правды! Я могу тебе рассказать не одно предание о
верных до гроба женах и о такой любви, какая холодным жабам и не снилась.
     Вожди встретили ее брань с  добродушной  снисходительностью  и  стали
сами уговаривать Ласану рассказать что-нибудь интересное.
     - Хочешь послушать предание о дочери шамана, полюбившей  охотника?  -
обратилась она ко мне.
     - Конечно.
     И она начала своим звучным, глубоким голосом:
     - У Ваваи, совсем юной дочери шамана, почти еще девочки, было горячее
сердце.  И вот она полюбила молодого храброго охотника. Но была она  столь
стыдлива, что не могла ему открыться в своей любви,  а  он  ни  о  чем  не
догадывался.  У девочек быстро вспыхивает чувство и быстро угасает, но  не
такой была Вавая. Чем больше проходило времени, тем сильнее становилось ее
чувство. Терзавшая ее тоска по милому становилась порой столь невыносимой,
что в голову девушке стали приходить безумные мысли.  В конце концов, не в
силах  выдержать  разлуку  и  стремясь  постоянно  видеть    любимого    и
прислуживать  ему,  Вавая  решилась  на  отчаянный  шаг:  она    попросила
отца-шамана превратить ее в собаку, чтобы постоянно сопровождать охотника.
Отец отругал ее и отказался выполнить просьбу, но спустя  какое-то  время,
заметив, как она чахнет от тоски, он уступил и превратил ее в собаку.
     В своре охотника она была самой понятливой из всех псов  и  мгновенно
угадывала все мысли и желания хозяина,  который  очень  полюбил  смышленое
животное и охотно  его  ласкал.  Когда  охотник,  возвратившись  с  охоты,
отдыхал в своей хижине,  собака  клала  голову  на  его  колени  и  часами
смотрела  ему  в  глаза.  Страдала  она  лишь  одним  недостатком:    была
своенравной, обрела странные привычки и почти всегда перед концом охоты на
несколько часов убегала от охотника, бесследно исчезая в чаще.
     В лесу, где на каждом шагу всякие духи, случаются  разные  чудеса,  и
такие же чудеса стали происходить в хижине охотника.  Когда он возвращался
из леса, хижина его оказывалась чисто подметенной, очаг горящим, а лепешки
из маниоки свежеиспеченными и даже еще горячими.  Тут же вскоре появлялась
собака, и, хотя охотник вытянул ее пару раз хлыстом за  непослушание,  она
лишь радостно взвизгивала и ласкалась.
     Поначалу охотник приписывал порядок в хижине добрым духам,  но  потом
все это стало казаться ему странным, и он решил докопаться  до  истины.  И
вот однажды он вернулся с охоты намного раньше, чем обычно,  и,  осторожно
подкравшись, услышал в хижине какую-то возню.  Заглянув через щель внутрь,
он увидел там юную девушку, разжигающую очаг, а  на  стене  шкуру  любимой
собаки.  Охотник сразу все понял, мгновенно вбежал  в  хижину,  сорвал  со
стены шкуру и бросил ее в огонь.  Девушка  не  могла  больше  вернуться  в
прежнее состояние и оказалась в руках охотника. Он обнял ее и взял в жены.
Жили они, - закончила  Ласана  рассказ,  обводя  вождей  многозначительным
взглядом, - жили они долго  и  до  конца  дней  своих  были  неразлучны  и
счастливы.
     - О-ей, о-ей! - снисходительно соглашались вожди. - Наверно,  есть  и
такие девушки.
     - Наверняка есть такие девушки! - отрезала Ласана.
     Тем временем день, все  еще  шумный  от  людского  гомона  и  грохота
барабанов, близился к исходу.  Все алело в лучах заходящего  солнца,  тени
вытягивались, в лесной чаще уже сгущался сумрак.  Но оживление и  в  самом
поселке, и в роще, под пальмами бурити, не  спадало,  повсюду  раздавались
крики, бегали и резвились дети.
     Бежал и молодой индеец, быстроногий охотник.  Бежал к нашему  тольдо.
Еще звучал в ушах голос Ласаны, еще стоял перед глазами образ  счастливого
охотника и его возлюбленной, и оттого на  миг  -  о  игра  воображения!  -
бегущий юноша представился нам героем из предания. Но лишь на миг.
     В следующую минуту индеец был рядом.  От быстрого бега глаза  у  него
округлились, в них застыл испуг. Задыхаясь, он едва смог вымолвить:
     - Там акавои! - и показал рукой на противоположную сторону озера.