власти! - воскликнул я, перекрывая его голос, но тут же взял себя в руки и
уже тише добавил: - Ты говоришь, здесь владения испанского короля?  Отчего
же тогда ты ведешь себя так, словно находишься в чужой  стране  и  грабишь
врагов? Почему сам забываешь, что находишься в Венесуэле?
     Я резко поднялся с табурета, подошел к испанцу и, в упор глядя ему  в
глаза, твердо проговорил:
     - Дон Эстебан! Довольно изысканной болтовни и  пустопорожних  споров!
Поговорим  наконец  как  разумные  люди,  к  которым  мы  себя    пытаемся
причислять.  Я не случайно минуту назад говорил о мире и согласии.  Больше
здравого ума, сеньор, меньше самонадеянности! У нас общие  враги  и  общие
интересы, нужно только смотреть чуть дальше кончика собственного  носа.  И
впрямь ли ваша милость печется о благе Венесуэлы?  Если  так,  то  хорошо!
Прими тогда к сведению, что вместе с этими  индейцами  я  намерен  оказать
вашей стране большие услуги  и  охранять  ее  границы,  если  только  ваше
неблагоразумие этому не помешает...
     И тут я выложил ему все, что знал об акавоях,  об  их  предполагаемом
нашествии на берега нижнего Ориноко - нашествии, слухи о котором  доходили
уже до ушей дона Эстебана.  Знал он и то, что акавои готовят нападение  не
по  своему  почину,    а    подстрекаемые    голландскими    плантаторами,
обосновавшимися в бассейне реки Эссекибо. Во всяком случае, после того как
я раскрыл дону Эстебану  более  широкий  и  глубокий  смысл  этих  планов,
состоявший, вероятнее  всего,  не  просто  в  нападении  на  венесуэльских
индейцев, а - кто знает? - не в территориальных ли притязаниях  голландцев
на устье  Ориноко,  а  значит,  на  территорию  Венесуэлы,  глаза  испанца
вспыхнули  новым  блеском:  он  понял.  Понял,  что   такая    возможность
действительно реально существует, ибо уроки истории  прошлого  доказывали,
что голландцы, англичане и французы  однажды  уже  сумели  вторгнуться  на
испанские земли, в Южную Гвиану, и там силой кулака обосноваться.
     Кто же мог поручиться сегодня, что голландцы не точат теперь зубы  на
Ориноко?
     - А если явятся акавои, союзники голландцев, - излагал я испанцу свои
соображения, - мы будем, следовательно, защищать и целостность  Венесуэлы.
Но как же нам устоять против них, если вы сами, испанцы,  хотите  ослабить
наши силы на пятьдесят лучших воинов?
     - Вы правы! Правы! - поспешно  согласился  дон  Эстебан,  расплывшись
вдруг в дружелюбной  улыбке.  -  Я  полностью  поддерживаю  позицию  вашей
милости, она верна...
     Так ли уж искренно он ее поддерживал, в  глубине  души  у  меня  были
основания сомневаться.  Я сразу понял, отчего  дон  Эстебан  столь  охотно
подхватил эту идею: зная, что, оказавшись в  ловушке,  он  вынужден  будет
отступить, он предпочел теперь отступить с честью, по  соображениям  якобы
высшего порядка, а не по принуждению. Испанец, довольный, что выберется из
этой  переделки  без  ущерба  для  собственной  чести,  стал  горячо   мне
поддакивать, согласно кивая головой, сладко улыбаясь и похлопывая себя  по
колену.
     - Таким образом,  -  продолжал  я,  -  при  этих  обстоятельствах  мы
союзники испанцев и...
     В  этот  момент  истошные,  отрывистые  вопли  прервали  вдруг    мои
разглагольствования.  Звуки неслись откуда-то издали, со стороны  леса.  В
первый момент трудно было  понять,  кто  кричит  и  отчего.  Но  в  криках
улавливались обрывки испанских фраз. Крики быстро приближались - кричавший
явно бежал к нам. Мы все вскочили на ноги, прислушиваясь.
     - Бежит какой-то испанец! - сообщил Арнак, отойдя  в  сторону,  чтобы
лучше видеть.
     - Один? - спросил я.
     - Один. И без оружия.
     Успокоившись, я снова сел на табурет в ожидании дальнейших событий. Я
с первой же минуты сообразил,  кто  так  спешит  к  нам,  а  когда  увидел
бежавшего в изрядно изорванной одежде, с  сумасшедшими  от  ужаса  и  бега
глазами, и особенно после того, как дон Эстебан  при  виде  его  удивленно