вопило,  но более всего вселяло  ужас,  заставляя  стыть  в  жилах  кровь,
свирепое  шипение.  Казалось,  разверзлись  врата  ада  и страшные чудища,
вырвавшись на свободу, предавались теперь дикому разгулу на этом крошечном
клочке джунглей.
     Ночи в далеких вирджинских лесах тоже  имели  свои  голоса;  не  было
недостатка в разных звуках ночной порой и в зарослях  колючего  кустарника
на острове, недавно нами покинутом, но все это не шло ни в какое сравнение
с дикой оргией звуков, раздававшихся здесь, у этой реки.
     Индейцы, привыкшие к таким концертам, не обращали на них ни малейшего
внимания.
     - Это ужасное шипение издают, наверно, цикады, - проговорил я.
     - Да. Цикады и разные насекомые, - ответил Манаури.
     Какая-то тварь грозно замяукала.
     - Дикий кот? - невольно вздрогнул я.
     - Нет, древесная жаба.
     Потом раздался стук, словно кузнец ковал молотом косу.
     - А это кто? Птица?
     - Тоже жаба, но водяная.
     Вдруг - глухое хрюканье и потом всплеск.  Манаури с минуту  задумчиво
прислушивался.
     - Не знаю, что  это,  -  признался  он.  -  Похоже,  большая  водяная
крыса...
     - А крупные хищники здесь бывают?
     - Наверное, бывают.
     Вождь  спокойно  огляделся,  окинул  невозмутимым  взором  заросли  и
заверил:
     - Но сейчас их здесь нет...
     Зато примечательной особенностью этого места, истинным его проклятьем
были целые тучи комаров, тысячи, миллионы комаров.  Они облепляли человека
и впивались в него как  одержимые.  Индейцы,  как  видно,  более  к  этому
привычные, мужественно переносили это бедствие, лишь лениво отмахиваясь. Я
же близок был к умопомрачению и в конце концов, отойдя  шагов  на  сто  от
прибрежных зарослей, взобрался на песчаный  пригорок  и  здесь  лишь  смог
наконец вздохнуть свободно: в  воздухе  ни  одного  комара.  Довольный,  я
расположился поудобнее в стал ждать.
     Вскоре  вернулись  наши  разведчики.  Принесенные  ими  вести    были
неутешительны  и  подействовали  на  нас  удручающе:  все  четыре  селения
араваков оказались покинутыми так же, как и деревня на берегу лагуны.
     - Нигде ни одной живой души, а хижины и шалаши почти все развалились,
- сообщили прибывшие,
     Не мешкая более, мы отправились в обратный путь к шхуне,  оставив  на
берегу Вагуру и с ним двух индейцев ждать, когда  на  рассвете  мы  введем
корабль в лагуну.  Мы оставили им три пистолета и поручили держать глаза и
уши открытыми, дабы  утром  нас  не  подстерегла  на  берегу  какая-нибудь
неожиданность.


                          ХРОМОЙ ИНДЕЕЦ АРАСИБО

     Едва рассвело, мы подняли якорь.  Горловина залива, или - как бы  это
сказать  -  протока  с  моря  в  лагуну,  была  достаточно  широкая,    но
мелководная, и Манаури с его индейцами пришлось  смотреть  во  все  глаза,
чтобы отыскать среди подводных скал и мелей достаточно надежный  фарватер.
К счастью, шхуна имела небольшую осадку и прошла без помех, а когда первые
лучи солнца позолотили склоны  горы,  мы  уже  входили  в  спокойные  воды
залива.
     - Ни одной бригантине сюда не проскользнуть, - заметил Арнак.
     - Ты прав.  Со стороны моря в бухте нам ничто не грозит, - согласился
я.
     Вдали,  на  юго-западе,  чернели  хижины  безлюдной    деревни.    Мы