|
ной теории питания. За ужином, уплетая плов из зайца (подстреленного
Фергюсоном), Харниш заговорил об этом, и оказалось, что Фергюсон не
признает никаких теорий: ест все, что ему хочется и сколько хочется, из-
бегая только таких блюд, которые на основании личного опыта он считает
вредными для своего желудка.
Тогда Харниш предположил, что, быть может, его хозяин одержим религи-
озным фанатизмом; но на протяжении длительной беседы, коснувшейся самых
разнообразных предметов, Харниш не обнаружил в Фергюсоне никаких призна-
ков одержимости. Поэтому, когда они, вдвоем вымыв и убрав посуду, усе-
лись поудобнее и закурили, Харнишу ничего не оставалось, как задать воп-
рос в лоб:
- Послушайте, Фергюсон. С той минуты, как мы с вами познакомились, я
все стараюсь нащупать, где у вас винтик не в порядке, на чем вы свихну-
лись, но ни черта не могу найти. Что вы тут делаете? Почему поселились
здесь? Кем вы были раньше, чем занимались? Расскажите, кто вы такой.
Фергюсон с явным удовольствием слушал Харниша.
- Началось с того, - заговорил он, - что врачи отказались от меня.
Они заявили, что жить мне осталось в лучшем случае полгода; и заметьте -
это после того, как я лечился в наших санаториях, ездил лечиться в Евро-
пу и на Гавайи. Меня лечили и электричеством, и усиленным питанием, и
голодом. Не было процедуры, которой врачи не испробовали бы на мне. Я
разорялся на них, а здоровье мое все ухудшалось. Болезнь моя имела две
причины: - во-первых, я родился слабосильным, вовторых, я вел ненор-
мальный образ жизни - слишком много работал, к тому же работа была от-
ветственная и напряженная. Я занимал должность заведующего редакцией
"Таймс-Трибюн"...
Харниш мысленно ахнул: "Таймс-Трибюн" уже много лет считалась самой
крупной и влиятельной газетой Сан-Франциско.
- ...и такая работа оказалась мне не под силу. Организм не выдержал,
и в первую очередь сдали нервы. Мне приходилось подхлестывать себя вис-
ки, а это еще пуще расшатывало нервы, да вдобавок еда в клубах и ресто-
ранах... Болезнь моя заключалась в том, что я жил не так, как нужно.
Фергюсон пожал плечами и запыхтел трубкой.
- Так вот, врачи отказались от меня, а я отказался от них - и ушел на
покой. Это было пятнадцать лет тому назад. Еще студентом я приезжал в
эти края на каникулы - охотиться. И как стало мне совсем худо, меня
опять потянуло на лоно природы. Я все бросил, решительно все, и поселил-
ся здесь, в долине Сонома, - на языке индейцев это значит Лунная долина.
Первый год я прожил в сарайчике, потом выстроил дом и перевез сюда свои
книги. Раньше я и понятия не имел, что такое счастье, здоровье. А теперь
- посмотрите на меня и посмейте сказать, что мне сорок семь лет.
- Больше сорока вам никак нельзя дать, - искренне сказал Харниш.
- А пятнадцать лет тому назад я выглядел шестидесятилетним стариком.
Беседа продолжалась, и Харниш начал понимать, что на жизнь можно
смотреть совсем иначе, чем он смотрел на нее до сих пор. Вот перед ним
человек, не озлобленный и не разочарованный, который смеется над горожа-
нами и считает, что они сумасшедшие; он не гонится за деньгами, и жажда
власти давно умерла в нем. О дружественных чувствах горожан он высказы-
вался весьма недвусмысленно:
- Что они сделали, все друзья-приятели, с которыми я бог знает
сколько лет встречался в клубах? Ведь, бывало, нас водой не разольешь. Я
никому из них не был должен, и когда я уехал, хоть бы один строчку прис-
лал, спросил бы: ну, как ты там, не нужно ли тебе чего? С месяц они друг
друга спрашивали: "Куда это Фергюсон девался?" Потом забыли и вспоминать
не стали. А ведь они отлично знали, что никаких доходов, кроме жало-
ванья, у меня не было и что я всегда забирал деньги вперед.
- А как же вы сейчас живете? Вам ведь нужны наличные деньги на одеж-
ду, на журналы...
- Я немного работаю - когда недельку, когда месяц. Весной пашу,
осенью виноград снимаю, а летом всегда находится дело у фермеров. Мне не
|
|