- С семи лет. Жила в людях в штате Мичиган, пока  не  выросла.  Потом
вышла замуж. И работы все прибавлялось и прибавлялось.
   - А когда же отдыхать будешь? Старуха посмотрела на него,  но  ничего
не ответила, решив, очевидно, что это просто шутка.
   - В бога веруешь? Она утвердительно кивнула.
   - Тогда все тебе воздается, - сказал он; но в глубине души он не воз-
лагал больших надежд на бога, который  допускает,  чтобы  каждую  минуту
рождались дураки, и терпит шулерскую игру, затеянную для их ограбления -
от колыбели до могилы.
   - Много у тебя этого рислинга? Старуха глазами пересчитала бочонки  с
вином:
   - Чуть поменьше восьмисот галлонов.
   Харниш подумал, что такую партию ему девать  некуда.  А  может  быть,
удастся сбыть кому-нибудь?
   - Что бы ты сделала, ежели бы я взял у тебя все по доллару за галлон?
   - Померла бы на месте.
   - Да я не шучу.
   - Зубы вставила бы, крышу починила да  новый  фургон  завела.  Наш-то
совсем развалился, больно дорога плохая.
   - А еще что?
   - Гроб заказала бы.
   - Ну что ж, бабка, все твое будет - и гроб и что захочешь.
   Она с удивлением глянула на него.
   - Верно, верно. Вот тебе пятьдесят долларов задатку. Расписки  можешь
не давать. Это только с богатыми надо держать ухо востро, а то они, зна-
ешь, какие забывчивые - страсть! Вот тебе мой адрес.  Рислинг  сдашь  на
железной дороге. А теперь покажи мне, как отсюда выбраться. Хочу  влезть
на самую вершину.
   Харниш не спеша поднялся в гору, то  продираясь  сквозь  заросли,  то
пользуясь едва заметными коровьими тропами. С вершины открывался широкий
вид - в одну сторону на долину Напа, в другую - до самой горы Сонома.
   - Красота-то какая! - прошептал он. - Ох, красота!
   Чтобы не возвращаться той же дорогой в долину Сонома, он объехал вер-
шину кругом и осторожно спустился под гору. Но коровьи тропы  постепенно
исчезали, а заросли, словно назло, пошли все гуще и гуще,  и  даже  если
ему удавалось продраться сквозь чапарраль, он натыкался  на  ущелья  или
расселины с такими крутыми стенами, что лошадь не могла взять их, и при-
ходилось поворачивать обратно. Но Харниш не только не сердился -  напро-
тив, такое путешествие радовало его: он снова, как бывало, один на  один
сражался с природой. Под вечер он добился своего - выехал на тропу,  ко-
торая шла вдоль безводного ущелья. Здесь его ждала еще одна радость: уже
несколько минут, как он слышал собачий лай, и вдруг на голом склоне  го-
ры, над его головой, показался спасающийся от погони  крупный  олень,  а
немного позади мчалась великолепная шотландская борзая. Харниш придержал
лошадь и, затаив дыхание, жадно следил за животными, пока они  не  скры-
лись из виду; ноздри его раздувались, словно он сам бежал по следу, и он
опять, как в былые дни, когда еще не знал городской  жизни,  всем  своим
существом отдался во власть охотничьего инстинкта.
   Безводное ущелье сменилось другим, где узенькой лентой струился руче-
ек. Тропа вывела Харниша на лесную дорогу и дальше,  через  полянку,  на
полузаросший проселок. Кругом не виднелось ни  полей,  ни  человеческого
жилья. Почва была скудная, каменистая, кое-где камень выходил на поверх-
ность, но карликовый дуб и мансанита буйно разрослись  здесь  и  плотной
стеной стояли по обе стороны дороги. И вдруг из пролета в этой живой из-
городи, словно заяц, выскочил маленький человечек.
   Он был без шляпы, в заплатанном комбинезоне и расстегнутой  до  пояса
ситцевой рубахе. Лицо его покрывал красновато-коричневый загар, а  русые
волосы так сильно выгорели на солнце, что  казались  выкрашенными  пере-
кисью. Он знаком попросил Харниша остановиться и протянул ему конверт.
   - Если вы едете в город, будьте добры, отправьте письмо, - сказал он.