мой!
 
 
   ГЛАВА ВОСЬМАЯ
 
   Приобщение к цивилизации не пошло Харнишу на пользу. Правда, он  стал
приличнее одеваться, немного пообтесался, речь его стала правильнее.  Он
до тонкости постиг самую суть биржевой игры, и никто не умел  с  большим
хладнокровием топтать ногами своих ближних. Кроме того, он привык к жиз-
ненным удобствам, а в жестокой и сложной борьбе с равными  ему  по  силе
противниками он отточил свой ум до остроты бритвы. Но зато в нем  появи-
лась несвойственная ему ранее черствость, от былой отзывчивости не оста-
лось и следа. О духовных благах цивилизации он не знал ничего и даже  не
подозревал об их существовании. Он превратился в  озлобленного,  бессер-
дечного циника.  Могущество  и  власть  оказали  на  него  свое  обычное
действие. Крупных эксплуататоров он остерегался, эксплуатируемых проста-
ков презирал и верил только в самого себя. Это  привело  к  непомерному,
противоестественному преклонению перед своим "я": окружающие не вызывали
в нем никаких теплых чувств, более того - он их и за  людей  не  считал;
ему оставалось одно - воздвигнуть алтарь своей личности  и  возносить  к
ней молитвы.
   Харниш изменился не только душой, но и телом; это был уже не тот  ат-
лет со стальными мускулами, каким он пришел сюда с Крайнего  Севера.  Он
слишком мало двигался, слишком много ел, а главное -  слишком  пристрас-
тился к спиртному. Мышцы потеряли упругость, и его портной  уже  не  раз
деликатно намекал ему на увеличивающийся объем талии. И  в  самом  деле,
Харниш успел отрастить себе изрядное брюшко. Городская жизнь не пощадила
и его лица - сухие, резкие черты расплылись, чуть впалые  щеки  округли-
лись, под глазами наметились мешки; шея потолстела, и уже ясно обознача-
лись первые складки будущего двойного подбородка. Исчез прежний  аскети-
ческий облик, приобретенный в изнурительном труде и нечеловеческих лише-
ниях; он погрубел, обрюзг. Все в нем  выдавало  человека  невоздержанной
жизни, себялюбивого и черствого.
   И люди, с которыми он теперь общался, были уже сортом пониже. Игру он
вел в одиночку, партнеров своих презирал почти поголовно, либо не  пони-
мая их, либо не питая к ним симпатии и, уж конечно, нисколько не  завися
от них; поэтому он не искал общества людей, с  которыми  мог  бы  встре-
чаться хотя бы в клубе АлтаПасифик. К тому же в разгар войны с  пароход-
ными компаниями, когда дерзновенные набеги Харниша причиняли  неисчисли-
мый ущерб всем дельцам, ему было предложено выйти из членов клуба.  Хар-
ниша это нисколько не огорчило, даже наоборот, и он с охотой перекочевал
в клуб Риверсайд, учрежденный политическими боссами Сан-Франциско и фак-
тически принадлежащий им. Он признавался себе, что эти люди  ему  больше
по душе: они проще, бесхитростнее и по крайней мере  не  важничают.  Это
откровенные разбойники, они, не таясь, хватают что  можно;  правда,  они
неотесанные, у них нет внешнего лоска, зато  они  не  лгут,  прикрываясь
маской елейной учтивости. К примеру, старшины клуба Алта-Пасифик просили
не разглашать исключение его из числа членов, а сами тотчас же уведомили
газеты. Те, разумеется, на все лады раздували эту  сенсацию,  но  Харниш
только посмеивался про себя, однако затаил злобу на кое-кого  из  членов
клуба, и им предстояло в далеком будущем испытать на  своей  шкуре,  что
значит попасть в грозные лапы клондайкского миллионера.
   Ураганный огонь, который газеты дружно вели по Харнишу,  длился  нес-
колько месяцев и живого места на нем не оставил.  Послушать  репортеров,
так вся его его прошлая жизнь была сплошной цепью злодейств и посмертных
грехов. Это превращение у всех на глазах в чудовище беззакония и зла ли-
шало Харниша всякой возможности сблизиться с Дид Мэсон, если бы даже  он
еще лелеял такую надежду; он был убежден, что она и глядеть на  него  не
захочет, и повысив ей оклад до семидесяти пяти долларов в месяц, он пос-
тарался как можно скорее забыть ее. О прибавке жалованья он  сообщил  ей