|
не помнит от испуга и ярости. Будь он в самом деле дикарь, он опрометью
бросился бы вон или кинулся на женщину и растерзал ее. Но к нему тотчас
же вернулась выдержка, накопленная поколениями, та способность обузды-
вать себя, благодаря которой человек стал животным общественным, - прав-
да, несовершенным. Он подавил поднявшуюся в нем злобу и сказал, ласково
глядя Мадонне в глаза:
- Ты пойди поужинай. Я не голоден. А потом мы еще потанцуем. До утра
далеко. Ступай, милая.
Он высвободил свою руку, дружески потрепал Мадонну по плечу и повер-
нулся к игрокам:
- Если без лимита, я сяду с вами.
- Лимит большой, - сказал Джек Керне.
- Никаких лимитов.
Игроки переглянулись, потом Керне объявил:
- Ладно, без лимита.
Элам Харниш уселся на свободный стул и начал было вытаскивать мешочек
с золотом, но передумал. Мадонна постояла немного, обиженно надув губы,
потом присоединилась к ужинающим танцорам.
- Я принесу тебе сандвич! - крикнула она Харнишу через плечо.
Он кивнул головой. Улыбка ее говорила о том, что она больше не сер-
дится. Итак, он избежал опасности и вместе с тем не нанес слишком
горькой обиды.
- Давайте на марки, - предложил он. - А то фишки весь стол занимают.
Согласны?
- Я согласен, - ответил Хэл Кэмбл. - Мои марки пойдут по пятьсот.
- И мои, - сказал Харниш.
Остальные тоже назвали стоимость марок; самым скромным оказался
Луи-француз: он пустил свои по сто долларов.
В те времена на Аляске не водилось ни мошенников, ни шулеров. Игра
велась честно, и люди доверяли Друг другу. Слово было все равно что зо-
лото. Плоские продолговатые марки, на которые они играли, делались из
латуни и стоили не дороже цента за штуку. Но когда игрок ставил такую
марку и объявлял, что стоимость ее равна пятистам долларам, это ни в ком
не вызывало сомнений. Выигравший знал, что каждый из партнеров оплатит
свои марки тут же на месте, отвесив золотого песку на ту сумму, которую
сам назначил. Марки изготовлялись разных цветов, и определить владельца
было нетрудно. Выкладывать же золото на стол - такая мысль и в голову не
приходила первым юконским старателям. Каждый отвечал за свою ставку всем
своим достоянием, где бы оно ни хранилось и в чем бы ни заключалось.
Харниш срезал колоду - сдавать выпало ему. Это была хорошая примета,
и, тасуя карты, он крикнул официантам, чтобы всех поили за его счет. По-
том он сдал карты, начав с Дэна Макдональда, своего соседа слева, весело
покрикивая на своих партнеров:
- А ну, поехали! Эй вы, лохматые, хвостатые, лопоухие! Натягивайте
постромки! Налегайте на упряжь, да так, чтобы шлея лопнула. Но-о, но-о!
Поехали к нашей красотке! И уж будьте покойны, порастрясет нас дорогой,
пока мы доберемся к ней! А кое-кто и отобьет себе одно место, да еще
как!
Сперва игра шла тихо и мирно, партнеры почти не разговаривали между
собой; зато вокруг них стоял содом, - виновником этого был Элам Харниш.
Все больше и больше старателей, заглянув в салун, застревали на весь ве-
чер. Когда Время-не-ждет устраивал кутеж, никому не хотелось оставаться
в стороне. Помещение для танцев было переполнено. Женщин не хватало, по-
этому кое-кто из мужчин, обвязав руку повыше локтя носовым платком, -
чтобы не вышло ошибки, - танцевал за даму. Вокруг всех игорных столов
толпились игроки, стучали фишки, то пронзительно, то глухо жужжал шарик
рулетки, громко переговаривались мужчины, выпивая у стойки или греясь
возле печки. Словом, все было как полагается в разгульную ночь на Юконе.
Игра в покер тянулась вяло, с переменным счастьем, большой карты ни-
кому не выпадало. Поэтому ставили много и на мелкую карту, но торгова-
|
|