горных инженеров, и на тех ручьях, где они скупали участки, он тоже  по-
купал. Где бы они ни облюбовали выработанное русло, они повсюду  натыка-
лись на Харниша, владельца нескольких  смежных  или  умело  разбросанных
участков, которые сводили на нет все их планы.
   - Я, кажется, веду игру в открытую, кто вам мешает выиграть? - сказал
он однажды своим соперникам во время ожесточенного спора.
   За этим последовали войны, перемирия, взаимные уступки, победы и  по-
ражения. В 1898 году на Клондайке уже жили шестьдесят тысяч  золотоиска-
телей, и состояния их, так же как все их денежные дела, колебались в за-
висимости от военных действий Харниша. Все больше и больше входил он  во
вкус этой грандиозной игры. Уже сейчас в битвах с могущественными Гуген-
хаммерам и он бил их своими картами  как  хотел.  Особенно  ожесточенная
схватка произошла из-за Офира, самого  обыкновенного  пастбища  лосей  с
незначительным содержанием золота в почве.  Ценность  Офира  заключалась
только в его обширности. Харнишу принадлежали здесь семь смежных  участ-
ков в самом центре, и стороны никак не могли договориться. Представители
Гугенхаммеров решили, что эксплуатация столь крупного прииска будет Хар-
нишу не по зубам, и предъявили ему ультиматум: либо все, либо ничего; но
Харниш тут же согласился и выплатил им отступные.
   Планы свои он разработал сам, но для осуществления их выписал инжене-
ров из Соединенных Штатов. В верховьях реки Ринкабилли,  в  восьмидесяти
милях от Офира, он построил водохранилище, откуда вода по огромным дере-
вянным трубам перегонялась на Офир. Водохранилище и  трубопровод  должны
были, по смете, обойтись в три миллиона, а  стоили  Харнишу  четыре.  Но
этим он не ограничился. Он оборудовал электрическую станцию, и его  руд-
ники освещались электричеством и работали на электрическом токе.  Другие
золотоискатели, разбогатевшие так, как им и не  снилось,  мрачно  качали
головой, пророчили Харнишу полное разорение  и  решительно  отказывались
вкладывать деньги в столь безрассудную затею. Но Харниш только усмехался
в ответ и распродавал остатки своих владений в поселке. Он продал  их  в
самое время, в момент наивысшей добычи золота.  Когда  он  предостерегал
своих старых друзей, сидя с ними в салуне Лосиный Рог,  что  через  пять
лет в Доусоне не найдется покупателей на земельные участки, а хижины бу-
дут разобраны на дрова, все смеялись над ним: никто не  сомневался,  что
за это время откроется жильное золото. Но Харниш не давал сбить  себя  с
толку, и когда он перестал нуждаться в лесе, продал  и  свои  лесопилки.
Отделался он и от всех участков, разбросанных по ручьям, и своими  сила-
ми, ни у кого не одолжаясь, достроил трубопровод, установил драги, выпи-
сал машины и приступил к разработкам на Офире. Пять лет  тому  назад  он
пришел сюда через водораздел из долины Индейской реки по безмолвной пус-
тыне, навьючив свою поклажу на собак, как это  делают  индейцы,  и,  как
они, питаясь одной лосятиной; теперь хриплые гудки возвещали начало  ра-
боты на его рудниках, и сотни рабочих трудились в ярко-белом свете дуго-
вых ламп.
   Но свершив задуманное, он стал готовиться к отъезду. Как только весть
об этом распространилась, Гугенхаммеры, английский концерн и недавно уч-
режденная французская компания наперебой стали предлагать Харнишу купить
у него Офир и все оборудование. Гугенхаммеры давали  больше,  нежели  их
конкуренты, и Харниш продал им Офир, нажив на этой  сделке  миллион.  По
общему мнению, его капитал достиг теперь двадцати, а то и тридцати  мил-
лионов. Но истинные размеры его богатства были известны только ему само-
му, и, продав свою последнюю заявку, он подсчитал, что  золотая  горячка
на Клондайке, которую он предчувствовал задолго до того, как она  разра-
зилась, принесла ему чуть больше одиннадцати миллионов.
   Прощальный пир Харниша вошел в историю Юкона  наряду  с  другими  его
подвигами. Пиршество состоялось в Доусоне, но приглашены были все  юкон-
цы. В этот последний вечер ничье золото, кроме золота хозяина, не  имело
хождения. Все салуны были открыты ночь напролет, ряды официантов  попол-
нены, но вино не продавалось, им угощали даром. Если кто-нибудь  отказы-
вался и настаивал на своем желании заплатить,  десять  человек  вызывали