|
всемогущее Счастье - своенравное божество, что так часто обращается про-
тив своих самых горячих поклонников, поражает мудрых и благодетельствует
глупцам, - Счастье, которого от века ищут люди, мечтая подчинить его
своей воле. Мечтал и он. В глубине его сознания неумолчно звучал искуша-
ющий голое самой жизни, настойчиво твердившей ему о своем могуществе, о
том, что он может достигнуть большего, нежели другие, что ему суждено
победить там, где они терпят поражение, преуспеть там, где их ждет ги-
бель. То была самовлюбленная жизнь, гордая избытком здоровья и сил, от-
рицающая бренность и тление, опьяненная святой верой в себя, зачарован-
ная своей дерзновенной мечтой.
И неотступно, то неясным шепотом, то внятно и отчетливо, как звук
трубы, этот голос внушал ему, что где-то, когда-то, как-то он настигнет
Счастье, овладеет им, подчинит своей воле, наложит на него свою печать.
Когда он играл в покер, голос сулил ему наивысшую карту; когда шел на
разведку - золото под поверхностью или золото в недрах, но золото непре-
менно. В самых страшных злоключениях - на льду, на воде, под угрозой го-
лодной смерти - он чувствовал, что погибнуть могут только другие, а он
восторжествует надо всем. Это была все та же извечная ложь, которой
Жизнь обольщает самое себя, ибо верит в свое бессмертие и неуязвимость,
в свое превосходство над другими жизнями, в свое неоспоримое право на
победу.
Харниш сделал несколько туров вальса, меняя направление, и, когда пе-
рестала кружиться голова, повел зрителей к стойке. Но этому все едино-
душно воспротивились. Никто больше не желал признавать его правило -
"платит победитель!" Это наперекор и обычаям и здравому смыслу, и хотя
свидетельствует о дружеских чувствах, но как раз во имя дружбы пора
прекратить такое расточительство. По всей справедливости выпивку должен
ставить Бен Дэвис, так вот пусть и поставит. Мало того, - все, что зака-
зывает Харниш, должно бы оплачивать заведение, потому что, когда он ку-
тит, салун торгует на славу. Все эти доводы весьма образно и, не стесня-
ясь в выражениях, изложил Беттлз, за что и был награжден бурными апло-
дисментами.
Харниш засмеялся, подошел к рулетке и купил стопку желтых фишек. Де-
сять минут спустя он уже стоял перед весами, и весовщик насыпал в его
мешок золотого песку на две тысячи долларов, а что не поместилось - в
другой. Пустяк, безделица, счастье только мигнуло ему, - а все же это
счастье. Успех за успехом! Это и есть жизнь, и нынче его день. Он повер-
нулся к приятелям, из любви к нему осудившим его поведение.
- Ну, уж теперь дудки, - платит победитель! - сказал - он.
И они сдались. Кто мог устоять перед Эламом Харнишем, когда он, осед-
лав жизнь, натягивал поводья и пришпоривал ее, подымая в галоп?
В час ночи он заметил, что Элия Дэвис уводит из салуна Генри Финна и
лесоруба Джо Хайнса. Харниш сдержал их.
- Куда это вы собрались? - спросил он, пытаясь повернуть их к стойке.
- На боковую, - ответил Дэвис.
Это был худой, вечно жующий табак уроженец Новой Англии, единственный
из всей семьи смельчак, который откликнулся на зов Дикого Запада, услы-
шанный им среди пастбищ и лесов штата Мэн.
- Нам пора, - виновато сказал Джо Хайнс. - Утром отправляемся.
Харниш все не отпускал их:
- Куда? Что за спешка?
- Никакой спешки, - объяснил Дэвис. - Просто решили проверить твой
нюх и немного пошарить вверх по реке. Хочешь с нами?
- Хочу, - ответил Харниш.
Но вопрос был задан в шутку, и Элия пропустил ответ Харниша мимо
ушей.
- Мы думаем разведать устье Стюарта, - продолжал Элия. - Эл Мэйо го-
ворил, что видел там подходящие наносы, когда в первый раз спускался по
реке. Надо там покопаться, пока лед не пошел. Знаешь, что я тебе скажу:
помяни мое слово, скоро зимой-то и будет самая добыча золота. Над нашим
|
|