всемогущее Счастье - своенравное божество, что так часто обращается про-
тив своих самых горячих поклонников, поражает мудрых и благодетельствует
глупцам, - Счастье, которого от века ищут  люди,  мечтая  подчинить  его
своей воле. Мечтал и он. В глубине его сознания неумолчно звучал искуша-
ющий голое самой жизни, настойчиво твердившей ему о своем могуществе,  о
том, что он может достигнуть большего, нежели другие,  что  ему  суждено
победить там, где они терпят поражение, преуспеть там, где их  ждет  ги-
бель. То была самовлюбленная жизнь, гордая избытком здоровья и сил,  от-
рицающая бренность и тление, опьяненная святой верой в себя,  зачарован-
ная своей дерзновенной мечтой.
   И неотступно, то неясным шепотом, то внятно  и  отчетливо,  как  звук
трубы, этот голос внушал ему, что где-то, когда-то, как-то он  настигнет
Счастье, овладеет им, подчинит своей воле, наложит на него свою  печать.
Когда он играл в покер, голос сулил ему наивысшую карту;  когда  шел  на
разведку - золото под поверхностью или золото в недрах, но золото непре-
менно. В самых страшных злоключениях - на льду, на воде, под угрозой го-
лодной смерти - он чувствовал, что погибнуть могут только другие,  а  он
восторжествует надо всем. Это была все  та  же  извечная  ложь,  которой
Жизнь обольщает самое себя, ибо верит в свое бессмертие и  неуязвимость,
в свое превосходство над другими жизнями, в свое  неоспоримое  право  на
победу.
   Харниш сделал несколько туров вальса, меняя направление, и, когда пе-
рестала кружиться голова, повел зрителей к стойке. Но этому  все  едино-
душно воспротивились. Никто больше не желал  признавать  его  правило  -
"платит победитель!" Это наперекор и обычаям и здравому смыслу,  и  хотя
свидетельствует о дружеских чувствах, но как  раз  во  имя  дружбы  пора
прекратить такое расточительство. По всей справедливости выпивку  должен
ставить Бен Дэвис, так вот пусть и поставит. Мало того, - все, что зака-
зывает Харниш, должно бы оплачивать заведение, потому что, когда он  ку-
тит, салун торгует на славу. Все эти доводы весьма образно и, не стесня-
ясь в выражениях, изложил Беттлз, за что и был награжден  бурными  апло-
дисментами.
   Харниш засмеялся, подошел к рулетке и купил стопку желтых фишек.  Де-
сять минут спустя он уже стоял перед весами, и весовщик  насыпал  в  его
мешок золотого песку на две тысячи долларов, а что не  поместилось  -  в
другой. Пустяк, безделица, счастье только мигнуло ему, - а  все  же  это
счастье. Успех за успехом! Это и есть жизнь, и нынче его день. Он повер-
нулся к приятелям, из любви к нему осудившим его поведение.
   - Ну, уж теперь дудки, - платит победитель! - сказал - он.
   И они сдались. Кто мог устоять перед Эламом Харнишем, когда он, осед-
лав жизнь, натягивал поводья и пришпоривал ее, подымая в галоп?
   В час ночи он заметил, что Элия Дэвис уводит из салуна Генри Финна  и
лесоруба Джо Хайнса. Харниш сдержал их.
   - Куда это вы собрались? - спросил он, пытаясь повернуть их к стойке.
   - На боковую, - ответил Дэвис.
   Это был худой, вечно жующий табак уроженец Новой Англии, единственный
из всей семьи смельчак, который откликнулся на зов Дикого Запада,  услы-
шанный им среди пастбищ и лесов штата Мэн.
   - Нам пора, - виновато сказал Джо Хайнс. - Утром отправляемся.
   Харниш все не отпускал их:
   - Куда? Что за спешка?
   - Никакой спешки, - объяснил Дэвис. - Просто  решили  проверить  твой
нюх и немного пошарить вверх по реке. Хочешь с нами?
   - Хочу, - ответил Харниш.
   Но вопрос был задан в шутку, и  Элия  пропустил  ответ  Харниша  мимо
ушей.
   - Мы думаем разведать устье Стюарта, - продолжал Элия. - Эл Мэйо  го-
ворил, что видел там подходящие наносы, когда в первый раз спускался  по
реке. Надо там покопаться, пока лед не пошел. Знаешь, что я тебе  скажу:
помяни мое слово, скоро зимой-то и будет самая добыча золота. Над  нашим