пинки песку, тормозили движения полозьев. При одной  и  той  же  глубине
снега собакам тяжелее везти нарты в  пятидесятиградусный  мороз,  чем  в
двадцати-тридцатиградусный. Харниш продлил дневные переходы до тринадца-
ти часов. Он ревниво берег накопленный запас времени, ибо знал, что впе-
реди еще много миль трудного пути.
   Опасения его оправдались, когда они вышли к бурной речке  Пятидесятой
Мили: зима еще не устоялась, и во многих местах реку не затянуло  льдом,
а припай вдоль обоих берегов был ненадежен. Попадались  и  такие  места,
где ледяная кромка не могла образоваться из-за бурного течения у  крутых
берегов. Путники сворачивали и петляли, перебираясь то на  одну,  то  на
другую сторону; иногда им приходилось раз десять примеряться,  пока  они
находили способ преодолеть особенно опасный кусок пути. Дело подвигалось
медленно. Ледяные мосты надо было испытать, прежде чем пускаться по ним;
либо Харниш, либо Кама выходил вперед, держа на весу длинный шест.  Если
лыжи проваливались, шест ложился на края полыньи, образовавшейся под тя-
жестью тела, и можно было удержаться на поверхности, цепляясь  за  него.
На долю каждого пришлось по нескольку таких купаний. При пятидесяти гра-
дусах ниже нуля промокший до пояса человек не может продолжать путь  без
риска замерзнуть; поэтому каждое купание означало  задержку.  Выбравшись
из воды, нужно было бегать взад и вперед, чтобы поддержать  кровообраще-
ние, пока непромокший спутник раскладывал костер; потом, переодевшись во
все сухое, мокрую одежду высушить перед огнем - на случай  нового  купа-
ния.
   В довершение всех бед по этой беспокойной реке  слишком  опасно  было
идти в потемках и пришлось ограничиться шестью часами дневного  сумрака.
Дорога была каждая минута, и путники пуще всего берегли  время.  Задолго
до тусклого рассвета они подымались, завтракали, нагружали нарты и впря-
гали собак, а потом дожидались первых проблесков дня, сидя на  корточках
перед гаснущим костром. Теперь они уже  не  останавливались  в  полдень,
чтобы поесть. Они сильно отстали от своего расписания,  и  каждый  новый
день пути поглощал сбереженный ими запас времени. Бывали дни, когда  они
покрывали всего пятнадцать миль, а то и вовсе двенадцать. А однажды слу-
чилось так, что они за два дня едва сделали девять миль, потому  что  им
пришлось три раза сворачивать с русла реки и перетаскивать нарты и  пок-
лажу через горы.
   Наконец они покинули грозную реку Пятидесятой Мили и  вышли  к  озеру
Ле-Барж. Здесь не было ни открытой воды, ни торосов. На тридцать с  лиш-
ним миль ровно, словно скатерть, лежал снег вышиной в три фута, мягкий и
сыпучий, как мука. Больше трех миль в час им  не  удавалось  пройти,  но
Харниш на радостях, что Пятидесятая Миля осталась позади, шел в тот день
до позднего вечера. Озера они достигли в одиннадцать утра;  в  три  часа
пополудни, когда начал сгущаться мрак полярной ночи, они завидели проти-
воположный берег; зажглись первые звезды, и Харниш определил по ним нап-
равление; к восьми часам вечера, миновав озеро, они вошли в  устье  реки
Льюис. Здесь они остановились на полчаса - ровно на столько, сколько по-
надобилось, чтобы разогреть мерзлые бобы и  бросить  собакам  добавочную
порцию рыбы. Потом они пошли дальше по реке и только в час ночи  сделали
привал и улеглись спать.
   Шестнадцать часов подряд шли они по тропе в  тот  день;  обессиленные
собаки не грызлись между собой и даже не  рычали,  Кама  заметно  хромал
последние мили пути, но Харниш в шесть утра уже снова был  на  тропе.  К
одиннадцати они достигли порогов Белой Лошади, а  вечером  расположились
на ночлег уже за Ящичным ущельем; теперь все трудные речные переходы бы-
ли позади, - впереди их ждала цепочка озер.
   Харниш и не думал сбавлять скорость. Двенадцать часов - шесть  в  су-
мерках, шесть в потемках - надрывались они на тропе. Три часа уходило на
стряпню, починку упряжи, на то, чтобы стать лагерем и сняться с  лагеря;
оставшиеся девять часов собаки и люди спали мертвым сном.  Могучие  силы
Камы не выдержали. Изо дня в день нечеловеческое напряжение  подтачивало
их.