|
пинки песку, тормозили движения полозьев. При одной и той же глубине
снега собакам тяжелее везти нарты в пятидесятиградусный мороз, чем в
двадцати-тридцатиградусный. Харниш продлил дневные переходы до тринадца-
ти часов. Он ревниво берег накопленный запас времени, ибо знал, что впе-
реди еще много миль трудного пути.
Опасения его оправдались, когда они вышли к бурной речке Пятидесятой
Мили: зима еще не устоялась, и во многих местах реку не затянуло льдом,
а припай вдоль обоих берегов был ненадежен. Попадались и такие места,
где ледяная кромка не могла образоваться из-за бурного течения у крутых
берегов. Путники сворачивали и петляли, перебираясь то на одну, то на
другую сторону; иногда им приходилось раз десять примеряться, пока они
находили способ преодолеть особенно опасный кусок пути. Дело подвигалось
медленно. Ледяные мосты надо было испытать, прежде чем пускаться по ним;
либо Харниш, либо Кама выходил вперед, держа на весу длинный шест. Если
лыжи проваливались, шест ложился на края полыньи, образовавшейся под тя-
жестью тела, и можно было удержаться на поверхности, цепляясь за него.
На долю каждого пришлось по нескольку таких купаний. При пятидесяти гра-
дусах ниже нуля промокший до пояса человек не может продолжать путь без
риска замерзнуть; поэтому каждое купание означало задержку. Выбравшись
из воды, нужно было бегать взад и вперед, чтобы поддержать кровообраще-
ние, пока непромокший спутник раскладывал костер; потом, переодевшись во
все сухое, мокрую одежду высушить перед огнем - на случай нового купа-
ния.
В довершение всех бед по этой беспокойной реке слишком опасно было
идти в потемках и пришлось ограничиться шестью часами дневного сумрака.
Дорога была каждая минута, и путники пуще всего берегли время. Задолго
до тусклого рассвета они подымались, завтракали, нагружали нарты и впря-
гали собак, а потом дожидались первых проблесков дня, сидя на корточках
перед гаснущим костром. Теперь они уже не останавливались в полдень,
чтобы поесть. Они сильно отстали от своего расписания, и каждый новый
день пути поглощал сбереженный ими запас времени. Бывали дни, когда они
покрывали всего пятнадцать миль, а то и вовсе двенадцать. А однажды слу-
чилось так, что они за два дня едва сделали девять миль, потому что им
пришлось три раза сворачивать с русла реки и перетаскивать нарты и пок-
лажу через горы.
Наконец они покинули грозную реку Пятидесятой Мили и вышли к озеру
Ле-Барж. Здесь не было ни открытой воды, ни торосов. На тридцать с лиш-
ним миль ровно, словно скатерть, лежал снег вышиной в три фута, мягкий и
сыпучий, как мука. Больше трех миль в час им не удавалось пройти, но
Харниш на радостях, что Пятидесятая Миля осталась позади, шел в тот день
до позднего вечера. Озера они достигли в одиннадцать утра; в три часа
пополудни, когда начал сгущаться мрак полярной ночи, они завидели проти-
воположный берег; зажглись первые звезды, и Харниш определил по ним нап-
равление; к восьми часам вечера, миновав озеро, они вошли в устье реки
Льюис. Здесь они остановились на полчаса - ровно на столько, сколько по-
надобилось, чтобы разогреть мерзлые бобы и бросить собакам добавочную
порцию рыбы. Потом они пошли дальше по реке и только в час ночи сделали
привал и улеглись спать.
Шестнадцать часов подряд шли они по тропе в тот день; обессиленные
собаки не грызлись между собой и даже не рычали, Кама заметно хромал
последние мили пути, но Харниш в шесть утра уже снова был на тропе. К
одиннадцати они достигли порогов Белой Лошади, а вечером расположились
на ночлег уже за Ящичным ущельем; теперь все трудные речные переходы бы-
ли позади, - впереди их ждала цепочка озер.
Харниш и не думал сбавлять скорость. Двенадцать часов - шесть в су-
мерках, шесть в потемках - надрывались они на тропе. Три часа уходило на
стряпню, починку упряжи, на то, чтобы стать лагерем и сняться с лагеря;
оставшиеся девять часов собаки и люди спали мертвым сном. Могучие силы
Камы не выдержали. Изо дня в день нечеловеческое напряжение подтачивало
их.
|
|