концы с концами, у него жена и двое детей...
   Харниш яростно выругался.
   - Немыслимо! Не может! Что у меня - приют для слабоумных? Вы что  ду-
маете - я стану кормить, одевать и вытирать носы всяким сопливым  крети-
нам, которые не могут сами о себе позаботиться? И не воображайте. Я вер-
чусь как белка в колесе, и пусть все, кто у меня работает, тоже  малость
повертятся. Очень мне нужны этакие пугливые пташки - капли дождя боятся.
Сейчас у нас погода скверная, хуже некуда, и нечего хныкать. Я же вот не
хнычу. В Окленде десять тысяч безработных, а в Сан-Франциско -  шестьде-
сят тысяч. Ваш племянник и все, кто у вас тут в списке, сделают  по-мое-
му, а не желают, могут получить расчет. Понятно? Если  кому-нибудь  при-
дется совсем туго, вы самолично обойдете лавочников и поручитесь за моих
служащих. А платежную ведомость извольте урезать. Я достаточно долго со-
держал тысячи людей, могут месяц-другой и без меня прожить.
   - По-вашему, этот фильтр надо заменить новым? - говорил он  управляю-
щему водопроводной сетью. - И так обойдутся. Пусть оклендцы раз в  жизни
попьют грязную водицу: Лучше будут понимать, что такое хорошая вода. Не-
медля приостановите работы. Прекратите выплату жалованья рабочим.  Отме-
ните все заказы на материалы. Подрядчики подадут в  суд?  Пусть  подают,
черт с ними! Раньше чем суд вынесет решение, мы либо  вылетим  в  трубу,
либо будем плавать деньгах.
   - Отмените ночной катер, - заявил он Уилкинсону. - Ничего, пусть пас-
сажиры скандалят - пораньше к жене будут возвращаться. И последний трам-
вай на линии Двадцать Вторая - Гастингс не нужен. Как  люди  попадут  на
катер, который отходит в двенадцать сорок пять?  Наплевать,  я  не  могу
пускать трамвай ради двух-трех пассажиров. Пусть идут  пешком  или  едут
домой  предыдущим  катером.  Сейчас  не  время  заниматься   благотвори-
тельностью. И заодно подсократите еще малость число трамваев в часы пик.
Пусть едут стоя. Пассажиров от этого меньше не станет, в них-то все наше
спасение.
   - Вы говорите, этого нельзя, того нельзя, - сказал он другому  управ-
ляющему, восставшему против его свирепой экономии. - Я вам  покажу,  что
можно и чего нельзя. Вы будете вынуждены уйти? Пожалуйста, я вас не дер-
жу. Не имею привычки цепляться за своих служащих. А если кто-нибудь  ду-
мает, что мне без него не обойтись, то я могу сию минуту вразумить его и
дать ему расчет.
   И так он воевал, подстегивая, запугивая, даже улещая. С раннего  утра
до позднего вечера шли беспрерывные бои. Целый день в его кабинете  была
толчея. Все управляющие приходили к нему, или он сам вызывал их.  Одного
он утешал тем, что кризис вот-вот кончится, другому рассказывал анекдот,
с третьим вел серьезный деловой разговор, четвертого распекал за непови-
новение. А сменить его было некому. Он один мог выдержать такую  бешеную
гонку. И так это шло изо дня в день, а вокруг него весь деловой мир сот-
рясался, и крах следовал за крахом.
   - Ничего, друг, ничего, выкрутимся, - каждое утро говорил он  Хигану;
и весь день он этими словами подбадривал себя и других,  за  исключением
тех часов, когда он, стиснув зубы, силился подчинить своей воле людей  и
события.
   В восемь часов он уже сидел за письменным столом. В десять ему  пода-
вали машину, и начинался ежедневный объезд банков. Почти всегда он прих-
ватывал с собой десять тысяч долларов, а то и больше, полученные накану-
не за пользование трамваем и катерами переправы, - этими деньгами он за-
тыкал самые опасные бреши своей финансовой дамбы. Между Харнишем и  каж-
дым директором банка по очереди разыгрывалась приблизительно одна  и  та
же сцена. Директора дрожали от страха, и Харниш прежде всего напускал на
себя несокрушимый оптимизм. Горизонт проясняется. Верно, верно,  никаких
сомнений. Это чувствуется по всему, нужно только немного потерпеть и  не
сдаваться. Вот и все. На Востоке уже  наблюдается  некоторое  оживление.
Достаточно посмотреть на сделки Уолл-стрита  за  истекшие  сутки.  Сразу
видно, что ветер переменился. Разве не сказал Райан  то-то  и  то-то?  И