|
- Потому что вы мне нравитесь все меньше и меньше.
Харниш молчал, сраженный ее словами. Лицо его исказилось от боли.
- Ах, ничего вы не понимаете! - воскликнула она почти с отчаянием,
теряя самообладание. - Ну как вам объяснить? Вы мне нравитесь, и чем
ближе я вас узнаю, тем больше вы мне нравитесь. И в то же время чем бли-
же я вас узнаю, тем меньше я хочу выйти за вас.
От этих загадочных слов Харниш окончательно растерялся.
- Неужели вы не можете понять? - торопливо продолжала она. - Да мне в
сто раз легче было бы стать женой Элама Харниша с Клондайка, еще давно,
когда я впервые увидела его, чем теперь принять ваше предложение.
Он медленно покачал головой.
- Это выше моего разумения. Чем ближе вы узнаете человека и чем
больше он вам нравится, тем меньше вы хотите выйти за него замуж. Не
знаешь - мил, а узнаешь - постыл, так, что ли?
- Нет, нет! - начала она с жаром, но стук в дверь не дал ей догово-
рить.
- Десять минут кончились, - сказал Харниш.
Когда Дид вышла, его зоркие, как у индейца, глаза быстро обшарили
комнату. Он еще сильнее почувствовал, как здесь тепло, уютно, красиво,
хотя и не сумел бы объяснить, почему это так. Особенно его пленяла прос-
тота убранства - дорогая простота, решил он; вся обстановка, вероятно,
осталась после отца, когда он разорился и умер. Он никогда бы не поду-
мал, что голый пол и волчьи шкуры - это так красиво, ни один ковер не
сравнится. Он мрачно посмотрел на шкаф, в котором стояли сотни две книг.
Книги оставались для него неразрешимой загадкой. Как это можно писать
такую уйму, о чем? Писать или читать о чем-нибудь - это совсем не то,
что делать, а Харнишу, человеку действия, только действие и было понят-
но.
Он перевел взгляд с Сидящей Венеры на чайный столик, уставленный оча-
ровательным хрупким фарфором, потом на сверкающий медный чайник и медную
жаровню. Такие жаровни были ему знакомы, и он подумал, что Дид, должно
быть, на этой вот стряпает ужин для тех студентов, о которых говорил ему
Моррисон. На стене висело несколько акварелей, и он решил, что она сама
писала их. Он скользнул взглядом по фотографиям лошадей, по репродукциям
с картин старых мастеров; пурпурные складки на одной из фигур "Положения
во гроб" привлекли его внимание. Но снова и снова глаза его обращались к
Венере, стоявшей на пианино. Его бесхитростный, полудикарский ум отказы-
вался понимать, как может порядочная женщина выставлять напоказ, в своей
собственной комнате, такую смелую, чтобы не сказать непристойную вещь.
Однако он отогнал эту мысль и положился на свою веру в Дид. Раз она так
делает, значит, это хорошо. Видимо, того требует культура. У Ларри Хига-
на, в его заваленной книгами квартире, тоже есть статуэтки и картины в
том же роде. Впрочем, Ларри Хиган совсем другой. В его присутствии Хар-
ниша всегда коробило от ощущения чего-то болезненного, противоестествен-
ного. Дид, напротив, неизменно радовала его своим здоровьем, избытком
сил; от нее веяло солнцем, ветром и пылью открытых дорог. Что ж, если
такая чистая, цветущая женщина, как она, хочет, чтобы у нее на пианино
стояла голая баба, да еще в такой позе, следовательно, это не может быть
плохо. Это хорошо, потому что так делает Дид. Все, что бы она ни сдела-
ла, хорошо. А кроме того, что он понимает в культуре?
Она вошла в комнату и направилась к своему креслу, а он любовался ее
походкой и пожирал глазами бронзовые туфельки.
- Я хочу задать вам несколько вопросов, - начал он сразу, как только
она села. - Вы собираетесь замуж за кого-нибудь другого?
Она весело засмеялась и покачала головой.
- Кто-нибудь вам нравится больше меня? Ну, к примеру, тот, что звонил
сейчас?
- Никого другого нет. Я никого не знаю, кто бы нравился мне нас-
только, чтобы выйти за него замуж. И вообще, мне кажется, я не создана
для замужества. Должно быть, работа в конторе оказывает такое действие.
|
|