Глаза ее вспыхнули, как вспыхивали всегда, когда она сердилась.
   - Посмейте только перекупить ее для меня! - вскричала она. -  И  пос-
мейте отрицать, что именно об этом вы думали.
   - Я и не отрицаю. Вы угадали совершенно точно.
   Но я бы этого не сделал, не спросив вашего согласия, а теперь,  когда
я вижу, что вы сердитесь, я и спрашивать не буду.  Но  вы  очень  любили
свою кобылу, и вам, должно быть, нелегко было расстаться с  нею.  Очень,
очень жалко. А еще хуже, что завтра вы  не  поедете  со  мной  кататься.
Просто не знаю, что я буду с собой делать.
   - Я тоже, - с грустью созналась Дид. - Одно хорошо: я наконец займусь
шитьем.
   - А у меня и шитья нет.
   Харниш сказал это шутливо-жалобным тоном,  но  с  тайным  ликованием:
ведь она созналась, что ей тоже будет скучно. Ради этого можно даже при-
мириться с мыслью о продаже кобылы. Значит, он ей не совсем безразличен,
во всяком случае - не противен.
   - Я очень просил бы вас еще раз подумать, - негромко сказал он. -  Не
только из-за Маб, но из-за меня тоже. О деньгах тут и говорить не стоит.
Для меня купить вашу кобылу - все равно что для  других  мужчин  послать
знакомой даме букет цветов или коробку конфет. А я  никогда  не  посылал
вам ни цветов, ни конфет. - Заметив, что у нее опять  загораются  глаза,
он продолжал торопливо, пытаясь предотвратить  немедленный  отказ:  -  Я
знаю, что мы сделаем. Я куплю кобылу для себя и буду одалживать ее  вам,
когда вы захотите кататься. Тут ничего такого нет.  Всем  известно,  что
кто угодно может взять лошадь у кого угодно.
   Он опять прочел на ее лице решительный отказ и опять не дал ей  заго-
ворить.
   - Мужчины постоянно катаются с дамами в колясках. Что же тут  такого?
И всегда коляску и лошадь достает мужчина. Какая же  разница?  Почему  я
могу завтра пригласить вас покататься со мной и предоставить  коляску  и
лошадь и не могу пригласить вас покататься со мной верхом и предоставить
вам лошадь?
   Она ничего не ответила, но отрицательно покачала головой и  взглянула
на дверь, словно давая понять, что пора кончать этот неделовой разговор.
Он сделал еще одну попытку:
   - Известно ли вам, мисс Мэсон, что, кроме вас, у меня на  всем  свете
нет ни единого друга? Я хочу сказать, настоящего друга - все равно  муж-
чина или женщина, - к которому ты привязан... радуешься, когда он с  то-
бой, и скучаешь, когда его нет. Ближе других мне Хиган, а ведь между на-
ми миллионы миль. Мы с ним только дела вместе делаем,  а  все  прочее  -
врозь. У него большая библиотека, и он человек образованный. В свободное
время он читает какие-то чудные книжки - по-французски, по-немецки и еще
невесть на каких языках, а то сам пишет стихи или драмы. Я ни с  кем  не
дружу, кроме вас, и вы сами знаете, часто ли мы с вами бываем вместе,  -
только по воскресеньям, и то когда нет дождя. Мне без вас трудно  будет.
Вы стали для меня, как бы это сказать...
   - Привычкой, - улыбнувшись, подсказала она.
   - Вроде того. Я так и вижу, как вы едете мне навстречу на вашей  гне-
дой кобыле, в тени деревьев или на солнце, по открытому месту...  а  те-
перь не будет ни Маб, ни вас... Я всю неделю, бывало, ждал  воскресенья.
Если бы вы только позволили мне купить ее...
   - Нет, нет, ни в коем случае, - нетерпеливо прервала его Дид и повер-
нулась к двери, но на глазах у нее выступили слезы. - Очень  прошу  вас,
не говорите со мной больше о Маб. Если вы думаете, что мне легко было  с
ней расстаться, то вы сильно ошибаетесь. Но я это сделала и теперь  хочу
забыть о ней.
   Харниш ничего не ответил, и она вышла из комнаты.
   Через полчаса перед ним уже сидел Джонс, бывший  лифтер  и  бунтующий
пролетарий, которого Харниш когда-то содержал целый год,  чтобы  открыть
ему доступ в литературу. Но усилия Джонса не увенчались успехом: издате-